Наталья Бондаренко - Наша Светлость. Поэзия

Не ври, Февраль! Зима уже ушла,
А ты остался кратким межсезоньем.
Сменили дамы шубку на бушлат.
Трепещет в вышине крыло воронье.

Сосульки из литого хрусталя
Роняют слезы, тая от печали.
От таянья снегов мокра земля,
Внезапный снег досаден и нечаян.

Грядет как лазер острый луч весны —
Путь облегчить проросткам горицвета.
И станут наши помыслы ясны:
Живи и пой, любовью обогретый.

Будут вьюги скулить у порога
И сбивать по-предательски с ног.
Глянь, как снега немыслимо много,
Скрыты напрочь полотна дорог.

Деверь рыбу у проруби удит.
Кот боится – ни шагу за дверь.
Меня голосом рвущимся будит,
Как в лесу окапканенный зверь.

Замуруют нас в доме снежинки.
Дым из труб – SOS плененных в избе.
На окне ледяные картинки.
Свечи плачут в никчемной мольбе.

Утро кажется странно безмолвным.
Каждый роет траншею в снегу.
Ах, зима! Одеялом любовно
Ты прикрыла, а спать не могу.

Я в берлоге сопящим медведем
Не хочу уходить от забот.
Быт и так на события беден,
Еще больше – от зимних щедрот.

Знобит, и дрожью отвечает тело,
Захваченное вирусом лихим.
«Корону» я нечаянно надела.
Горю и кашляю. Дела мои плохи.

Отчаянье. Мольба. Бессилье. Слёзы.
Меня настиг неумолимый рок.
Не верила объявленной угрозе —
Остался жизни маленький глоток.

Замедлился мой бег пленённой белки,
Вращающей напрасно колесо.
Зато бегут на циферблате стрелки.
Бросает смерть в меня своё лассо.

Терзает страх мучений, смерти, боли,
Как сильный электрический разряд.
Я в черном непроглядном ореоле.
А саван – окончательный наряд.

Одна из сотен бедных сострадальцев
Я списана безжалостно в утиль.
Сжимают библию ослабленные пальцы.
Из пыли вышла – превращаюсь в пыль.

– Адам и Ева роботы! – Я знаю,
Ведь сам же их тогда и создавал,
Когда они планету заселяли,
Чтобы ее Мефодий не отнял.

А разве ты не знал, малыш? Ведь люди
На нас похожи внешностью во всём.
Они всегда для нас трудились. «Боже!» —
Так молят нас, когда их больно бьем.
Но как не бить? Ленивы, тупоглавы.
То кнут, то пряник – вот одна модель.
– Но папа! Они роботов создали!
– А вдруг они уморят нас теперь?

– Да нет же, сын. Об этом тоже знаю.
Ведь это я программу внес опять.
– Они так износились, так устали…
Пора на лучших роботов менять.

Ты мой покой, хотя и эфемерный —
входная дверь, закрытая на ключ.
Блаженство одиночества – химера.
За дверью мир бездушен и колюч.

Я оторвусь по полной, точно зная —
подслушивает бдительно сосед.
Меня во всех грехах подозревая,
следит за мной уже немало лет.

Мой не звучит шутливо-хриплый голос
на перекрестках человечьих троп —
свободы и безумств созревший колос,
не вписываюсь в местный хронотоп.

За дверью можно громко материться,
по-папуасски голой танцевать,
на четвереньках ползать, как тигрица
оскаливаться злобно и рычать,

кружиться до упаду на диванчик и
корчить рожи, хохоча до слёз,
попрыгать как большой упругий мячик,
пытаясь улететь до самых звёзд,

потворствуя душе, задёрнуть шторки,
почувствовать её совсем живой,
когда она своей кирпичной норки
является бесспорной госпожой,

когда входная дверь – на всех засовах.
Но хватит лишь отмычки у вора —
И я опять в общественных оковах,
и гаснет счастья слабая искра.

Мой глас, вопиющий
в пустыне безлюдной, не слышен.
На тысячи миль простирается голый песок.

Саму меня самум вовсю колышет,
И глас похож на тощий голосок.
Кричу: «Воды!» А рот песком заносит,
И выжимает страх из плоти жизнь.

Душа, вылетая как птица,
прощения просит.
Мечтает о рае. В аду её тело лежит.

Мои стихи – любви и горя вехи.
В них сердца стон, экстаза громкий крик.
Я слышу их сквозь время и помехи,
Сквозь толщу приключений и интриг.

Они лежат кривой и беглой строчкой
На магазинном чеке в уголке,
Без запятых, тире, вопросов, точек —
Писала, торопясь, держа в руке.

Читала нараспев, едва придумав,
На ухо диктофону моему,
Порой в слезах, обиженной, угрюмой,
Наделав дел совсем не по уму.

Порой, распространяя волны счастья,
Ходила, пела песню – не стихи!
Совпали с музыкой написанные части,
Избавившись от тонны шелухи.

Стихи слагались сами и без спроса
В опустошенной мигом голове,
И сыпались слова горстями проса,
В ряды легли осмысленно вполне.

Сама себе частенько удивляюсь,
На них наткнувшись в netе невзначай.
Как сильно я со временем меняюсь,
Сгорая как церковная свеча.

Вот и осень – дождей невменяемых скука
И размеренных капель аптекарски точный отсчет.
Взрывы в небе звучат в отдалении грозно, но глухо.
И вода по канавам, журча, спотыкаясь, течёт.

Ни души на просторах подмоченных осенью улиц.
В серый цвет облачился понурый обвислый пейзаж.
По обочинам травы смиренно и низко нагнулись,
Получая привычно непрошенный гидромассаж.

Я всё ещё в плену
Порядка и хлопот большого города.
Я каждый день кляну
Окутанный цепями мертвый разум.

Пространство наших душ
Разделено бесстрастными заборами.
Cнеси их, коли дюж,
Себя ломая с болью раз за разом.

Но нет, и ты не смог
Со мною слиться до проникновения,
Сминая силой строк
Оцепленную зону отчуждения.

Обитель кондоров и Инти*,
Людей свободных, сильных, гордых,
Снующих в сложном лабиринте
Ущелий Анд высокогорных.

Среди гигантских водопадов
Туманов пышные перины.
Мое возвышенное стадо
Дополнит сказочность картины —

Ветров пронзающих напевы,
Лам волооких мудрый взгляд,
И спуск прекрасной юной Девы
С небес, где Боги говорят.