Сергей Есенин - Анна Снегина. Поэмы, проза

Наиболее отчетливо свое настроение во время написания поэмы поэт выразил в письме А. Б. Кусикову, написанном 7 февраля 1923 г. на борту океанского лайнера в Атлантическом океане при возвращении из США в Европу. «Сандро, Сандро! – взволнованно исповедовался поэт. – Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. Если б я был один, если б не было сестер, то плюнул бы на все и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это… снисходительное отношение власть имущих, а еще тошней переносить подхалимство своей же братии к ним… Теперь стало очевидно, что мы были и будем той сволочью, на которую можно всех собак вешать. Я перестаю понимать, какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».

Эти строки, как и другие есенинские высказывания, без сомнения, становились известными власть имущим, тем более что Есенин почти не скрывал свой настрой.

И не случайно гонения на поэта со стороны властей, милиции и ОГПУ постепенно нарастали, на него было заведено в целом 13 уголовных дел, что угрожало ему реальным сроком заключения, и Есенин в итоге пришел к печальному выводу:

Хотя поэт утверждал, что он хочет «стальною видеть бедную, нищую Русь», что он готов, «задрав штаны, бежать за комсомолом», он не был все-таки готов полностью вверить себя революции: «Отдам всю душу октябрю и маю, / Но только лиры милой не отдам». В последние годы жизни печально-трагические настроения усиливались у Есенина месяц за месяцем, и даже в его жизнерадостных «Персидских мотивах» то и дело звучит струна тягостного ощущения поэта, который понимает, что жить ему осталось совсем недолго, но ничего он с этим поделать не может. Вот эти строки: «Ну и что ж, помру себе бродягой, / На земле и это нам знакомо», «Я сегодня пью в последний раз / Ароматы, что хмельны, как брага. / И твой голос, дорогая Шага, / В этот трудный расставанья час / Слушаю в последний раз». В том же 1924 г. поэт прямо признавался:

Весьма показательно, что, отправляясь в Баку весной 1925 г., поэт, заехав к своей бывшей жене Зинаиде Райх, чтобы навестить детей, сообщил их няне, что он собирается ехать в Персию, добавив: «И там меня убьют». Поэт, несомненно, намекал на трагическую участь любимого им Грибоедова. По дороге в Баку у Есенина украли в поезде верхнюю одежду, и он в итоге простудился и заболел. Поэта положили в бакинскую больницу с диагнозом «катар правого легкого», но он сам уверял всех, что у него туберкулез горла и что жить ему осталось не больше полугода (какое точное предчувствие!). Именно в больнице Есенин написал о своей грядущей кончине: «Есть одна хорошая песня у соловушки – / Песня панихидная по моей головушке»… Прощальные мотивы звучат и в великолепном стихотворении Есенина «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…», написанном чуть позднее в мае 1925 г. и посвященном городу, который очаровал поэта своей синью, волнами Каспия и майским цветением:

А чуть позднее, в июле 1925 г., поэт так выразил свое главное желание в то время:

Однако все эти стихи, как и знаменитое стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», ничуть не могут быть доказательствами того, что поэт совершил самоубийство в злосчастном «Англетере». Одно дело предчувствия и интуиция ранимой поэтической души, и совсем другое – реальные обстоятельства смерти поэта, которые доказывают, что Есенин был все-таки убит, а инсценировка его гибели была сделана так топорно и грубо, что не выдерживает никакой критики. В последние годы появилось огромное количество исследований и документов, проливающих свет на драму в «Англетере» и стирающих с Есенина клеймо самоубийцы.

Кстати, именно поэма «Черный человек» часто используется сторонниками самоубийства поэта как доказательство его психического расстройства и склонности к суициду. На самом деле это совсем не так. Да, поэт сам признается в поэме, что он болен:

Однако он своей поэмой продолжает ту фольклорную и поэтическую традицию, которую отмечал в своем Толковом словаре еще В. И. Даль, а заключается она в разгадывании, как во время традиционных рождественских гаданий, кто же это приходит в виде «черного» или «серого» человека и мучает того, к кому он пришел. А. С. Пушкин первый из русских поэтов озаботился тайной «черного человека», который является то ли дьяволом, то ли мистическим существом, то ли совестью автора. Дискуссии на эту тему ведутся очень давно, но понятно, что «черный человек» всегда был предвестником важных перемен или того, что земная жизнь встречающегося с ним уже на исходе. Вспомним, как у Пушкина в трагедии «Моцарт и Сальери» Моцарт восклицает:

В своей поэме Есенин вступает в прямой диалог с «черным человеком», и мы до самого конца не понимаем, кто же это на самом деле:

Поэма «Черный человек» – это еще одно доказательство предчувствия Есениным своей скорой гибели. И не случайно поэт читал поэму своим друзьям в последний день своей жизни, когда он остался в пятом номере «Англетера» один, и его вскоре настигла смерть: