Александр Маркин - Комар философии. Поэтический сборник

И что ты хочешь? юношеской прыти?
стильной походки? распорядка дней?
С утра зарядка, ароматный кофе,
газета свежая со сводкой новостей?

Ну нет, подружка, мне теперь милее,
увидеть в небе стаю журавлей,
когда они как легионы клином,
пространство рассекают меж лучей.

Я с жадностью, достойной удивленья,
ловлю заливистые трели соловья,
и вспоминаю роскошь вдохновений,
и сомневаюсь, был ли это я?

Теперь, когда все сроки на исходе,
всё стало ясно как в погожий день,
стихия солнца навсегда, увы, уходит,
пора познать раскрывшуюся тень.

Когда б сбылись неисчислимые пророчества,
и белый свет бесследно поглотила мгла,
я бы хотел быть в памяти отрочества,
чтобы душа невинною ушла.

Пусть бы она в другом каком-то свете,
не помнила ни горя, ни обид,
чтоб мир её был радостен и светел,
как нам об этом сердце говорит.

Я не хочу таскать с собой обузу,
из психологии несбывшихся надежд,
переживаний, стрессов и конфузов,
накопленных в борьбе против невежд.

Я не хочу ни капли памяти о водах,
в которые входил и раз, и два,
не ведая закона знания и брода,
но ощущая – жизнь течет хоть не вода.

Ничто не постоянно в этом мире,
непреходящи только дураки,
то озаботятся снегами на Памире,
а то надумают курировать стихи.

Им все занятия – надёжно и всерьёз,
натужно, с чувством, с расстановкой,
весёлый ум – такой для них курьёз,
что угрожает мысли остановкой.

Они планируют весь мир от «а» до «я»,
за каждый пунктик ратуют дотошно,
где творческая вьётся колея,
там дураку и муторно, и тошно.

Всё течёт, но, странно, не меняется,
как философа труды ни изучай,
и к дорогам то же прилагается,
что писатель брякнул невзначай.

Крыша как текла, так и не думает,
с мест, насиженных в сторонку отползти,
предлагает течь признать заслуженной,
в книгу Гиннеса как чудо занести.

Как войдёшь в потоки словоблудия,
так философ вспомнится опять,
в них и лбом стучат, и напирают грудью,
чтобы течь на пьедестал поднять.

Те же всё дома, всё те же улицы,
тишь да гладь, да божья благодать,
и с афиши недопонятый Кустурица,
предлагает вновь себя понять.

Так текут неспешной жизни годы,
стоит ли с начала начинать,
когда видишь снова те же воды,
повернувшие зачем-то вспять.

Я знаю, сбудутся пророчества,
грядёт судьбы жестокий век,
но всё же верить очень хочется,
что будет счастлив человек.

Что в городах не будет смога,
уйдет болезней злобный мор,
и подобреет мир под Богом,
когда поймёт, что – перебор.

Когда увидев – жизнь бесценна,
на свалку выбросит бразды,
и непременно возжелает,
по правде жить и без узды.

Нам покорится дальний космос,
и примет радостно звезда,
на Марс мы будем ездить в гости,
на марсианских поездах.

Вот как бы ухватить судьбу за хвост,
и взгромоздиться к ней уверенно на шею,
и погонять до самых синих грёз,
имея птицу счастья курицей своею.

Яичко золотое пусть несёт,
с ним жизнь закрутится бодрее,
– пусти несушку в доходный оборот,
и поезжай искать гиперборею.

Уходим в ночь, как будто в тень,
чтоб утром заново родиться,
и окунуться в новый день,
услышать, как щебечут птицы.

Увидеть, как встаёт заря,
как Солнце движется с Востока,
и ощутить – ты здесь не зря,
частица малая вселенского потока.

Холодный свет чужой планеты,
к зрачку нащупывает путь,
я снова думаю об этом,
ведь по-другому не уснуть.

Я думаю о бледном свете,
как о разумном существе,
спрошу его, и он ответит,
и мы утонем в волшебстве.

Продемонстрируем картинки,
всех наших будней и забав,
я расскажу ему как льдинки,
весной растают на домах.

Как раскрываются бутоны,
в луче их греющей звезды,
как солнечные блики в кронах,
невинно дразнят с высоты.

Спрошу я шаловливый свет,
о том, что есть и чего нет,
и попрошу ответить мне,
внутри ли он, а, может, вне.

Его ответы станут тайной,
моих красивых светлых снов,
в которых я и свет летаем,
не ведая земных оков.

Забыть ты можешь обо всём,
но только не о том,
что любят смаковать поэты,
трагически цепляющим стихом.

Что слава? – брюхо, скука, проза,
её удел – потешить спесь да лень,
но есть в раздумьях вечная заноза,
сдвиг полушарий, тлеющая тень.

У этой темы красота иная,
такая, что за деньги не купить,
и пусть коса старушкина простая,
её поэт предпочитает чтить.

Высоким слогом, безупречной рифмой,
всю страсть, вливая в скорбные слова,
чтобы старушке сердобольной с бритвой,
понравилась поэта голова.

Когда становится собой седое небо,
спускаясь откровением с вершин,
твой ум становится таким, каким он не был,
ни до, ни после всех иных причин.

В учёной книжице, забытой на скамейке,
загадок уйма – всех не перечесть,
но кинув взор на дуб, на кустик маросейки,
ты вдруг поймёшь, что все разгадки здесь.

Глазам неспешно приоткроется в природе,
загадочная сила творящей красоты,
её исконная начальность и несложность,
её пропорция вселенской простоты.

У каждого по жизни свой просёлок,
и дуб, и дом, забор да косогор,
кому милей грустинка, а кому весёлость,
кому кузнечный молот, а кому топор.

Но если есть врата, скрывающие нечто,
на петлях, смастерённых ведуном,
мы их найдём и приоткроем вечность,
ведомые слепым поводырём.

Презрение, кураж, гордыня,
острога в тычущем персте,
забеги из огня в полымя,
душа живая на кресте.

Ни во грехе, ни в покаянии,
ни в тартары, ни в царства дверь,
в глухом болезненном сознании,
безнравственный угрюмый зверь.

То разыграется, то клинит,
то перемкнёт дугу ветвей,
ботокс да целлюлит в бикини,
тупая жадность без затей.

Трусливый гегемон позорности,
сосущий лапу злую всласть,
воинствующий рой убогости,
то ли диверсия, то ли напасть.