Владимир Воробей - Никита Славянинов. Роман в стихах

1.1

О том, что жизнь – крутая штука,
поэты, видимо, не лгут:
подруги две, нужда и скука,
нас неотступно стерегут.
Что говорить? – Судите сами:
нужду не утолить стихами,
как не спасет от тяжких пут
простой (в известном смысле) труд.
Но если, к счастью, от рожденья
вы человечек непростой
и не задавлены нуждой,
вас ждет другое наважденье:
скучать, как сам Творец скучал
в начале всех своих начал.

1.2

Не отрицая догм науки,
придется нам, друзья, признать:
спасаясь от вселенской скуки,
решил всевышний мир создать.
Мотива не найти понятней —
скучать в компании приятней,
и даже, если поднажать,
от скуки можно убежать,
пустившись в омут развлечений
и сногсшибательных проказ.
Найдется множество лекарств
в аптеке острых ощущений:
не помогает Эверест —
попробуй экстремальный sex .
1.3

В себе немало редких качеств
открыл скучающий народ,
и масса всяческих чудачеств
творится в мире круглый год.
Скучает кто-то от рожденья,
не находя ни в чем спасенья, —
такого, если повезет,
рулетка русская спасет.
Другой чудак считает счастьем
свою партийку учредить,
потом публично почудить,
и наконец добившись власти,
от скуки уберечь страну,
затеяв некую войну.

1.4

Над этим всем смеется третий:
не зная в чем самообман,
считает, что живет на свете,
чтоб втиснуть этот мир в роман.
Известно, творческие муки —
лекарство лучшее от скуки,
причем бесплатное почти
(надеюсь, ясен мой мотив).
А что касается сравнений,
ревнивых поисков греха
в идее, в качестве стиха
(и прочих умозаключений), —
их видеть далеко хотел.
Так Он, друзья, писать велел.
1.5

Пришла пора, пожалуй, имя
героя моего назвать:
Никита Львович Славянинов —
прошу любить и уважать.
Хоть не берусь здесь спорить с вами,
кого любить – решайте сами,
негоже, должен вам сказать,
к делам интимным принуждать.
И без того полно несчастных,
кому любовь сродни беде,
подобно скуке и нужде,
мы ей не менее подвластны:
ревнуя, плача и грубя,
любить мы требуем себя.

1.6

Но подойдем к герою ближе
(к чему охоты, впрочем, нет).
Был Славянинов не обижен
любовью с самых ранних лет.
Масштаб родительской заботы
и воспитательной работы
не втиснуть в рамки этих строк:
как в масле баловень-сырок
катался юный Славянинов.
За тем, чтоб был здоровым сон
и по науке – рацион,
чтоб был в составе витаминов
весь алфавит от «а» до «я»,
следила вся его семья.
1.7

Отбросим тяжкий гнет сомнений
и мыслей тягостную рознь,
и проследим связь поколений,
коснувшись этой темы вскользь.
Отец Никиты был юристом,
и говорят, весьма речистым
(на том, что мать – простой доцент,
не будем ставить здесь акцент).
В великом деле воспитанья
был дед, однако, круче всех:
как в жизни оседлать успех
учил он внука неустанно,
хоть иногда срывался в крик
(суров был старый большевик).

1.8

Себя считал он реалистом,
уверен был, что жил не зря,
как подобает атеисту,
ценил первичность бытия.
Любил ворчать наставник строгий:
«Захочешь первым быть у бога —
последним будешь у людей,
все сто талантливых идей
не стоят дружеской поруки».
Хоть не читал партийных книг,
был жизнью умудрен старик,
познал на практике науку
как опираться на своих,
во всем поддерживая их.
1.9

А между тем катилось детство,
искрилось ярким светом дней
в кругу счастливого соседства
забав, занятий и затей.
Пора невинных увлечений
и беззаботных развлечений
с годами сердцу все милей,
я с грустью думаю о ней.
Однако время безучастно
жестокий продолжает путь,
не позволяя нам вернуть
назад утраченное счастье
(быть может, в старости, как знать,
удастся в детство убежать).

1.10

Удобный повод выпал, кстати,
уйти от пошлой суеты
и вспомнить, дорогой читатель,
простые детские мечты
и чистых чувств вкус позабытый.
Давай, пока растет Никита,
в сторонку тихо отойдем
и дух слегка переведем.
Сюжет мы этим не нарушим
(а если по чуть-чуть возьмем —
державе пользу принесем
и заодно проветрим души),
поговорим о том, о сем,
а больше – каждый о своем.
1.11

С трудом пытаюсь вспомнить лица
и очертания тех дней,
похоже, многие страницы
истлели в памяти моей,
но узнаваемы и зримы
в нее запавшие картины —
простые виды той земли,
где годы юные текли.
Их нет давно уж и в помине —
остались в прошлом навсегда,
в итоге долгого труда
преобразился край в пустыню:
ни деревень, ни хуторов,
ни лип, ни кленов, ни садов…

1.12

И только в памяти поэта
они еще живут, хоть в ней
(могу сказать вам по секрету)
какого только хлама нет.
Там и банальные закаты,
и грозы, бывшие когда-то;
еще стоит там старый дом,
и дремлет ива над прудом,
цветут ромашки луговые;
о чем-то в тишине полей
(уж не о юности ль своей?)
судачат липы вековые —
еще им не пришла пора
узнать характер топора.
1.13

Я мог в саду лежать часами,
крестом раскинувшись в траве,
и наблюдать за облаками,
играя ими в синеве;
искать среди их очертаний
каких-то сказочных созданий,
летящих вдаль богатырей
и фантастических зверей;
когда же, наконец, наскучит
седая облачная рать —
не зная устали искать
в траве кузнечиков прыгучих,
ловушки хитрых пауков
и схроны тайные жуков…

1.14

Проходит незаметно лето,
для наших северных широт
обилие тепла и света —
всего лишь краткий эпизод.
И вот уже сады желтеют,
поля окрестные пустеют —
кончается сезон работ.
Крестьянин вытирает пот,
он рад недолгой передышке,
но в сени не пускает лень.
По серым рощам хмурый день
едва бредет, свистя одышкой
и мелким морося дождем…
И мы зиму с любовью ждем.
1.15

Вдруг закружатся в небе мглистом
рои пушистых белых мух
и пеленой кристально чистой
укроют быстро все вокруг.
Хоть первый снег обычно тает,
зима уверенно вступает
в свои законные права.
Уже трещат в печи дрова,
а во дворе – морозец знатный,
сугробов в пояс намело,
и все кругом – белым-бело.
Зима нарядна и опрятна,
и по-особому светла
в канун святого Рождества.