Александр Шатайло - Первый пар. Стихотворения

Цыганке Нэле,
предсказавшей мою творческую судьбу,
посвящаю

Я люблю белый стих.
Он тело моё
и камень с души,
искупление и прощение,
я синие брючки ношу —
и трутся они, как стихи,
вместе с кожей снимаю
пенку строчек —
и бинты широки,
как хотите трясите бумагу – там ключи не звенят,
кто верлибру товарищ, тот сам же брильянт,
по дорожкам пустынным бродят стаи собак,
но сияет, как Север, – свободный мой шаг!

Рифма – армия.
Рифма – лампасы.

А я в редьку,
а я в редьку больше масла.
А я к людям,
а я к людям в робе мельника.

Я люблю белый стих.
Мне большие грибы находить,
мне снегом дышать,
в русые косы влюбляться.

Рифма чудесна.
Я обожаю рифму. Рифма – волшебный клубок.

Рифмы тёплое лицо
поварёнка красит —
подаёт к столу мясцо,
подаёт салатик.

Критик битые бока
лихачу рихтует.
Дождалась волны доска —
серфингист рифмует!

Кровеносные сосуды
слепых
котят —
тоже в рифму хотят!

Фары, рассеивающие тьму, —
тоже в риф-му.

Но… попробуйте потерять глушитель… Пусть ничего
не останется в мире —
ни cельских дорог,
ни огромного солнца,
ни глаз, ни ушей,
ни отрубленной головы,
пусть только МУЗА приходит – трясёт своими «арбузами»,
вырабатывает эры и небо,
обрастает людьми и белыми словами.

Рифма пойдёт по следам.
Вскинет штуцер.
С веточек рухнет снежная пыль.

Так марганцовка баки зальёт воде бестолковой.

Так красят белька,
уводя от крюка.

Белые шубы.
Разлагающиеся тела.

Я вам другое поведаю,
застёгивая хрустящие манжеты,
я сделаю это тайно:
просто напялю свитер поверх,
потому что зима и ветер как зверь,
но я буду замечен, буду выдан собой,
словно видел луну в рубашке ночной,
или прямо с утра
винца пригубил —
и глазами блещу, и язык распустил,
то ли Шурик я,
то ли Сашка,
то ли ничего у меня не болит, —
а это попросту рубашка
под чёрным свитером творит!

Не называйте белую поэзию прозой.

Она у себя дома на просторах листа.

Я росинку кипящую света снял с души
и на листик спустил – куйте же её, пока горяча!

Я коней вам привёл
из затерянной жизни своей – так седлайте же их, дорогих!

…Река выходит из берегов.
Дельфины больше не взрывают корабли.

Всё очень просто.
Всё объяснимо:

лопнула фирма.

Рифма – за финку!

А мне б на нехожую тропку
выйти, скучая, —
а это не мало
для шумного мира,
для шумного бала – случайно
вдруг встретить кого-то…

Я не хочу рифмовать:
четыре столетия в строфе воевать.
Рифмы хочу сплошной —
чтоб волна на волну,
чтоб волна за волной.

Я просто хочу рисовать.
Просто играть джаз.
Но ещё с детства люблю первый морозный пар изо рта —
на пороге дома.

Зазвенела песня во мне
под счастливую песню неба!
…Стройный тополь, грустя о весне,
не стряхнёт пушистую негу.

Будет бал, будет сказочный бал,
вот и котик шагает гусаром…
Мне бы с ними поднять бокал,
мне бы с божьим чокнуться даром!..

Но я славно присел у окна:
созерцаю, слежу за игрою.
Вся в тумане, как в дрёме, луна, —
покачаю её… и прикрою.

А окошки бегут, бегут,
леденцами бегут по фасадам.
А на улице дети орут,
леденцов им больше не надо.

Будет лету и мяч и сачок,
но такое ему не приснится:
осветился снежком старичок,
как вечерней лампадой божница.

Это слёзки, пушистенький пшик,
измененье всего лишь погоды.
А душа, как усталый мужик,
пьёт и пьёт на лоне природы.

Будем пить его на лету,
чистогонное снежное тело.
Белизной нарастаю, расту, —
набелело во мне, набелело!..

Зазвенел мой песенный ряд
под растущую белую стаю.
Словно сильный собран отряд
и по всем фронтам наступает.

Я сегодня уйду от окна.
Я к мальчишкам выбегу с клюшкой.
Я куплю у бабуси вина
или пару бокалов в пивнушке.

И любимый Кировский мост
мне свой трап загадочно спустит:
может, смотрит с моста… Христос,
или вышел проветриться Пушкин.

Я у Блока о вьюге читал,
я на Зыкиной видел платочек…
Мне бы с ними поднять бокал,
очень хочется этого, оч-чень!..

Я человек.
Я сильным быть хочу.
Как те пятнадцать
памятных республик.
Я скоро сам, подобно силачу,
на сцену выйду
и согну железку в бублик.

Я человек.
Я в глубине души молюсь.
Есть Свет, есть Истина,
есть Книга.
Я с этой книгой не боюсь
ни дьявола, ни жизни-мига.

Так что же делает меня
таким настырным?
Откуда выбросы огня,
потоп всемирный?

Я человек.
Проснуться им хочу.
Я бросил собутыльников отчизны.
Но на другую тоже я ворчу,
чего-то больше надо мне от жизни.

Играюсь с глобусом, верчу, —
какую надо мне отчизну…
Где кости зла.
Где корень жизни.
Я Человек.
Я вечным быть хочу.

За то, что я такой капризный,
я получаю всё, что я хочу.
Я по распределению лечу
в далёкий край,
мечтающий о жизни.

Я на земле.
Где хаты – якоря.
Где сердце пашет на одной свече моторной.
И там, где кладбища раздвинуты края,
я снова лентой перевязан чёрной.

Земля как пух,
когда сердца нежны…
И нас хоронят во вселенной
снега и звёзды,
коллектив Луны, —
бросая горсть сердцевесны,
сердцереки, сердцестремленья.

Я буду идти в затменье.
Как салют будет мой шаг.
Личное местоимение
имеет прекрасный шанс

доказать происхождение
и собственную ось.
И солнечное затмение,
и вселенскую горсть!

Мы прощаемся,
мы сердечны,
мы темны, как атомный крах, —
лишь слышны наши скорбные речи
и дрожат огоньки в руках…

О, прекрасная!
О, конечная!
Ты – безумие у окна, —
я люблю тебя,
Звёздная, Млечная
глубина, глубина, глубина…

Так и хочется сразу ответа,
и всего-то – рвануть за кольцо…