Александр (Саша) Немировский - Предисловие к Мирозданию

Не судите мя строго.
Всего лишь гипотеза, может, даже сырая,
может, даже неверная.
Только что-то в ней есть от глубокого,
текущего в безмерную
бездну потока,
что, срывая
покров, обнажает скалу водопадом,
и тех струек вуалью
скрывает
очевидное сущее рядом.

Это было давно,
это было вчера или не было вовсе?
Мы живем теперь после
или, может быть, до;
или время сейчас через это проносит
потоком?
Вечера и утра есть ли в тонком
пространстве?
Наших жизней осколки
выживают ли там, пребывая в прекрасном?
. .
Я гадал, я считал, я по косвенным данным мозаику
слагал,
я о том, что открылось, себе не солгал.
Измеренье другое, как в него подсмотреть,
ведь нельзя ж в любопытстве приветствовать
смерть?
. .
Вот тонкий мир. Не знаю где, здесь не темно
и не светло.
Ни ветра, ни движения среды.
Беседуют два старика. Два ангела, две сущности.
В открытое окно
виднеется стена скалы,
журчит вода.
Едва светлеет красное пятно
в ногах того, что слева. Он в тучности
своей стоит, чуть хрипло дышит, капая слова
беседы неторопливо низким голосом
другому. Другой – чуть помоложе,
одетый простенько,
но ростом выше,
с седою бородой, сидит на стуле, пишет
пальцем, кожей
по пластине, висящей в воздухе, и звуки слушает,
что первый скупо крошит,
и отвечает только после вздоха.

Ну что, коллега, снова та эпоха,
когда пора садовниками быть?
Разросшиеся кущи на кроху
упорядочить, уменьшить, чтоб запустить
расти на следующий виток в здоровом виде?

Да, лидер,
ты, конечно, прав. Сто лет уж миновало с той поры,
как мы «испанке» дали путь и пищу.
Сюжет на выдохе. Всё так же нищи
духом богачи, всё так же продолжаются пиры,
всё так же рыщут
в поисках наживы, губя планету, делая ошибки,
не короли и не визири, а президенты да министры —
все однодневные «цари-горы» —
индустриалисты,
политики, чьи лицемерные дары,
как обещанья, что не шибко
выполнимы. Чем тут не удивишь?

То технологии ужимки. Куда от них сбежишь?
И вроде не нужны,
а всё ж с животной радостью используем и мы.
Но на одно полезное изобретенье
приходится под сотню
засоряющих природу добавлений.
Почти что беспроблемным
стало размноженье.

Но вот зачем долгоживущие тела,
когда душа на выходе всё хуже к нам приходит?
Мы посылаем их обратно, вроде
с надеждою, что вырастет она,
но – бац – загнила и растлилась.
Вот дела,
в итоге всё, что возвратилось,
до сердцевины за ново
счищать и снова собирать
из душ животных в человечью сущность.

Добавь ещё, что с са́мого
начала настраивать, чтоб лучше
узнавалась возрождённым телом,
здоровьем наливалась и гудела,
вновь бесшабашно
прожигая цикл.

Да, это точно. Он, как сажа, —
оставляет блики.
Содрать налёт самолюбви с души не просто.

Я помню круг земной, тысячелетия назад,
я – небольшого роста
мальчуган, тогда был взят
в позорный плен и продан во дворец.
Сначала думал, что придёт ко мне скопец,
но нет, я там работал, как садовник,
от солнца был в чепец
одет, ухаживая за висящими садами.
Я ровно
резал, закреплял и удобрял растенья днями
напролёт, переходя с террасы на террасу.
Как акробат, висел и стриг под форму вазы
корни, потом подвязывал,
да смачивал водою.

Там подо мною
тёк поток в каньоне
узком. Так глубоко, что лишь вода шумела.
Дна видно не было,
но лишь пространство
в котором птицы, да другие бедолаги,
как и я, работали над доставленьем влаги,
над засыпанием земли
в висящие над пропастью платформы.
Мы ежечасно
рисковали жизнью ради корма
цветам. О да! – цветы цвели
и радовали глаз вельможам, власть имущим:
царю, царице, всем другим живущим
в роскоши. Искусственные кущи
росли, переплетаясь, птицы пели.
Мы умирали, падая, в неловкости сорвавшись…
И там, внизу, останки наши звери ели.

Однажды утром, ветреным и мокрым,
на мой прыжок с террасы
на платформу
смотрела девушка.

О, это был волшебный
сон!
Копна волос
струилась тёмной массой
по плечам,
где их поток, достигнув бе́режка
туники, истончался
в рисунок тени.
На белой коже места не было другим вещам.
Материя накидки
(иль лёгкого плаща?)
так облегала грудь,
что я готов был ниткой
стать в её плетенье.

Дождь капал, но она не уходила, чуть
голову склонив, в упор смотрела,
как я с мешком
земли, готовился к прыжку,
прикидывая маятник платформы на движенье.
Она стояла впереди и справа от меня.
Исподтишка,
я улыбался. Вообще-то я правша,
но, подгадав момент, я прыгнул с левой,
предвосхитив порыв внезапный ветра,
и промахнулся по платформе.

Руками ухватился только край и то лишь снизу.
Я закачался в воздухе, где корни
в брызгах
влаги лезли мне в глаза и в нос, дышать мешая.
Я повернулся, чтоб ногой от центра
опорной планки оттолкнуться, но перекренился,
так, что мешок с землей раскрылся и опорожнился
в пропасть.
Я слышал, как летели подо мной и шлёпались
о каменные стены комки.