Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 3

В преддверии грозы
смотрю в окно на тучи,
завидую я им,
что так они могучи,
грозны, густы,
прекрасны и тягучи,
но есть ещё душа,
ведь через миг плакучи.

И вот он миг, навзрыд,
рыдают, горько плачут,
с небес роняют слёзы,
да только взгляд не прячут,
а выплакав до дна,
всё с ветром дале скачут,
но не пройдёт и года,
вернувшись, вновь заплачут.

Я возвращенья жду,
я туч жду с нетерпеньем,
ведь отношусь я к ним
с великим уваженьем,
смотрю в окно: там солнце,
к нему с большим почтеньем,
но тучи ближе мне
печальным настроеньем.

В преддверии грозы
смотрю в окно на тучи,
завидую я им,
что так они могучи,
грозны, густы,
прекрасны и тягучи,
но есть ещё душа,
ведь через миг плакучи.

Столпилась уйма ротозеев,
и на аварию глазея,
советы разные даёт,
мол, тут не так, мол, идиот.

И каждый знает, что да как,
куда крутить и как держать,
в какую сторону согнуть,
ну, прямо профи, просто жуть.

Ну, прямо профи, нам куды,
умеют всё, что не спроси,
под руку всё ж совет дают,
хотя ему не место тут.

Не место, как и ротозеям,
что лишь мешают пользе дела,
аварию враз устранить,
чтоб радостно в дальнейшем жить.

К чему всё это я пишу,
поймите, люди, вас прошу,
когда работают спецы,
то лучше молча отойти.

Советами чтоб не мешать,
а также чтоб не отвлекать,
ведь утомляет болтовня,
порою вздорная слегка.

Что же делать, коль счастье приснится
и заглянет ко мне оно в дверь,
может, просто проснуться, умыться,
выпить кофе и снова в постель.

Что же делать, коль вновь повторится
и настойчиво будет стучать,
в дверь закрытую будет ломиться,
где не ждут его боле опять.

Что же делать, коль будет не скрыться,
не выставить счастье взашей,
может, просто взять и проститься,
с ненастьями в жизни своей.

Что же делать, что делать, не знаю,
извело уже счастье меня,
но с надеждой я дверь отворяю,
и, проснувшись, шепчу я слова:

«Что же делать, коль счастье приснится
и заглянет ко мне оно в дверь,
может, просто проснуться, умыться,
выпить кофе и снова в постель».

Есть у мальчишки одного
заветная мечта —
педали день и ночь крутить
с рассвета дотемна,
ни дом, ни школа не нужна,
и не нужна семья,
а только друг велосипед,
чтоб мчал его всегда,
чтоб мчал его на край земли,
туда, где горизонт,
туда, где облака в пыли,
и лишь вперёд, вперёд.

Вперёд, вперёд всё хорошо,
упорству лишь зачёт,
но парню нужно объяснить,
что слово есть «ремонт»,
ремонт всегда, ремонт во всём,
в порядке он вещей,
и на примере показать,
чтоб был он здоровей,
чтоб здоровей и веселей
мчался лишь вперёд,
но только лишь после того,
как сделает ремонт.

Могло ль присниться, что не буду
я больше петь и танцевать,
стихов писать, как и рассказов,
любовь встречать и провожать.

Смеяться в солнечном сиянье,
грустить порою при луне,
как в историческом романе
о рыцаре, что на коне.

И сердце ёкнуло немного,
а также дрогнула душа,
проснулся весь в поту, ей-богу,
и стал иначе жить, друзья.

Стал жить иначе, но от взглядов
не отступился ни на шаг,
не стал затворником пенатов,
и до сих пор я им чужак.

Могло ль присниться, что не буду
я больше петь и танцевать,
стихов писать, как и рассказов,
любовь встречать и провожать.

Облизнутся подхалимы,
улыбнутся и враги,
а завистники, конечно,
не останутся в тени.
Знаю я, что уповают,
ожидают день и час,
руки дружно потирают,
знаю точно без прикрас.
Кровожадно смотрят в спину,
дружелюбно мне в лицо,
представляют всё картину
«Опустелое крыльцо».
Знаю, ждут мою погибель,
травму, хворь или беду,
верят в то, что будет прибыль
и почёт, коли уйду.
Но спокойным
ровным шагом
путь свой дальше
я держу,

ну а вы
кусайте локти,
чрез плечо
им говорю.
Облизнутся подхалимы,
улыбнутся и враги,
а завистники, конечно,
не останутся в тени.

Держите ушки на макушке,
часто слышал я, друзья,
но доверчивый был с детства,
верил всем, увы, всегда.

Говорили простофиля
про меня все за глаза,
иногда родня журила,
но по-свойски и любя.

И однажды приключилась
со мной история одна,
по наклонной жизнь скатилась,
доверчивость тому вина.

Как-то шёл я по проспекту,
город спал уже… когда
услышал: «Помогите!
Убивает он меня!»

Без раздумий вмиг поспешно
бросился на помощь я,
помог женщине успешно,
спас от хулиганья.

И только утро наступило,
едва открыл свои глаза,
стучали в дверь мне торопливо,
настойчиво и не шутя.

Дверь отворив, связали руки,
под стражу взяли и крича
сказали: «Даже на поруки,
не выйдешь ты уж никогда!»

Как оказалось, обратилась
та женщина, что спас вчера,
в полицию она явилась
и заявила на меня.

О том, что я её ограбил
и мужа бил, который ждал
свою супругу у порога,
которую он обожал.

Родне моей она сказала
о том, что коли заплачу,
не будет дела, приговора,
и я спокойно заживу.

Ответ мой был простой и ясный,
что ей копейки я не дам,
возможно, люди скажут – жадный,
но честный, гордый и не хам.

Потом был суд, такая доля,
судили меня за доброту,
а аферистка и свобода
по сей день живут в миру.

Держите ушки на макушке,
часто слышал я, друзья,
но доверчивый был с детства,
верил всем, увы, всегда.

Годы шли, и вот седины
появились у виска,
нет, не старость подступила,
тридцать восемь мне пока.

Тридцать восемь?.. Да, немного,
но скажите, господа,
что же всех нас так пугает
цифра в градусах когда…

Цифра в градусах, не скрою,
возмущает вот меня,
когда Light на этикетке,
а крепость меньше сорока.

Когда в тени уж тридцать восемь,
зной, давит духота,
а я как будто запекаюсь,
подобно дичи для стола.