Ульвия Мустафина - Облака по небу проплывали…

Большинство людей не верит в сказки,
и они в какой-то мере правы.
Существо реальности так вязко,
что засасывает детские забавы.

Детский смех сменяется насмешкой,
за которой прячется натура,
Может быть, мы от того и грешны,
что вживаемся в свои карикатуры.

Может быть, нам следует иначе,
ведь природное когда-нибудь проснется
и ворвется в нашу душу детским плачем,
жадно верящим, что небо отзовется.

Синее, синее, синее море,
в грудь отдающий простор.
Пересыпался песком на ладони
наш незатейливый спор.

Ангелы с синими, синими крыльями,
мерно паря над водой,
мягко тревожили воды чернильные,
наш дополняя покой.

Воздух прохладный, но солнца по-прежнему
нежный струящийся свет
Тонко вплетался во смех безмятежного
лета… улыбкою вслед.

Сегодня обещали дождь,
Сегодня обещали осень.
Она у нас пока что гостем,
но этот гость к нам уже вхож.

Я с утренней зарей войду в твои мечты
и проведу рукой и нежной, и прохладной
по твоему лицу, и ты мечты отрадной
не вспомнишь более, поверь, проснешься ты.

Вдохнешь, как в первый раз, свободною душой,
и тяжкий полог сна рассыплется, ничтожный,
чтобы отныне ты меня неосторожно
не вспомнил более с вечернею зарей.

Не старайтесь прислушаться к тому, чего нет,
Это мутная лужица, это больше не снег.

В небе солнце вечернее, догорает огонь,
Это чувство неверное, это сладкая боль.

Ваши руки холодные, Вам отнюдь не тепло,
Вы гордитесь свободою, но свобода давно

незаметно растрачена на того, кого нет,
Эта мутная лужица только пахнет как снег.

Ветра нет, дождь падает отвесно,
сверху вниз, по ровной вертикали.
Что ему до человеческой печали,
он поет свои несбыточные сны.

Не гневите осень, неуместно
о хозяине в его же доме плохо.
Это давняя щемящая тревога,
Это зрелость ускользающей весны.

Накрошили птицам хлеба,
и они, конечно, рады,
и они, конечно, Небу
шлют восторженные взгляды.

И, разбрасываясь счастьем,
не подумают о завтра.
Что им думать, в птичьей власти
лишь тоска по солнцу марта.

И с этой умолкающей струной,
и впечатлением, подаренным тобою,
приходит ночь, и постепенно море
все растворяет в перекатах тишины.

Я люблю тебя солнцем вечера —
неразгаданным, неотвеченным,
перестеленным, переплаченным,
да тебе ль одному предназначена?..

Я люблю тебя солнцем севера,
все ли мне, что сама посеяла,
все ли мне, что со мною станется,
неприкаянной вечной странницей?

Я люблю тебя оком ворона,
кочевой струной ветра горного,
вечевым огнем необъят-степей,
дочь бродяжьих душ нелюдим-кровей.

Я люблю тебя предвкушением,
возлиянием, отторжением,
единеньем душ во цвету земли.
Отмолили миг… и приобрели.

Я люблю тебя потайной водой,
что который век все сама собой
в недрах долгого бытия земли.
Отмолили миг… и приобрели.

Я бессмертная, беспросветная,
на печаль твою безответная,

и живу в тебе, чтобы каждый раз
выходить на свет в неурочный час

словно стоптанный, перекисший снег,
и не ведьма я и не человек.

Не гони меня, не терпи меня,
ноша я в тебе непосильная,

переспевшая, отзвеневшая
и себя понять не успевшая.

Отравляю день, проклинаю ночь,
и тебе не лень, и себе не в мочь,

ледником в тебе не оттаявшим,
но лишь ты мне дом и пристанище.

Отпоют по мне поминальную,
но я песнею не прощальною

вновь вернусь к тебе бесприданницей
и тепла в тебе не останется.

Отыграешь дробь по своей груди,
чтоб на белый стих подобрать в мотив,

и как грянешь петь, заслонив собой
и свою печаль, и земной покой.

Выпить бы, да не пьется.
Не заплакать – бесслезно.
Не спросить: «В чем же дело?»
Я опять не сумела.

Не сумела подняться.
Значит, будем прощаться.
Значит, вырваны нервы,
ни в последний, ни в первый,

Значит, скорая помощь