Алексей Черных - Избранные вещи

* * *

Имея желания плотские,

Он сдерживал чувства свои.

Ещё не любил он Бродского,

Стесняясь своей нелюбви.

Любил он еду домашнюю,

Не принимая фаст-фуд,

Но эту любовь к настоящему

Скрывал от злых пересуд.

Стеснялся выразить мнение

И что-либо осуждать.

И в обществе потребления

Стеснялся не потреблять.

Мейнстримы интеллигенции

Давили его естество.

Нелепые тренды, тенденции

Рождались не для него.

Стеснялся он даже стеснения,

Себе говорил: не глупи,

Не сдерживай чувства и мнения,

Но Бродского возлюби.

* * *

…И в нашем радостном Эдеме,

Дарящем светлые мечты,

Исчезнет всё – развеет время

Здесь все, какие есть, следы.

Поползновения людские,

Как в пыль истлевшее тряпьё,

Рассеются… Эх, энтропия –

Она такая, мать её…

* * *

Ещё Берна́ру Ша́ртрскому в веке так двенадцатом

Удалось подметить, что все мы в данный час

Похожи на карликов, севших на гигантские

Плечи исполинов, живших прежде нас.

Видят великаны ведь дальше, чем мы, карлики,

Но когда пристроишься на плечах у них,

Сразу получается, наших глаз хрусталики

Могут видеть далее всех великих сих.

* * *

Не всем Петраркам суждено

Воспеть в стихах свою Лауру.

И вечерами пить вино,

О деве грезя белокурой.

Продав последнее добро,

Купить чернил большую флягу,

Ломать гусиное перо

И рвать в порыве чувств бумагу.

Чтя из прелестниц городских

Свою красавицу особо,

Вкраплять в высокопарный стих

Эпитеты высокой пробы,

Описывать точёный стан

Своей красотки слогом жарким.

…Но и не всем Лаурам дан

Их прославляющий Петрарка.

Алфавитный бред. Абецедарий

«А было всё гадким, древесно-еловым.

Ёж ждал зиму истово. Йогурт кислил.

Ломались мечты. Нарушались основы

Паразитических реверсных сил.

Телеметрия ужасно фонила.

Хрипела цветисто чужая шиншилла.

Щипал экивоками Юнг яйцевидный…» –

Мой мозг воспалённый нёс бред алфавитный.

* * *

Так жить нельзя! В разумности притворной,

С тоской в душе и холодом в крови,

Без юности, без веры животворной,

Без жгучих мук и счастия любви,

Без тихих слез и громкого веселья…

А. А. Голенищев-Кутузов

Так жить нельзя! О том всё время думать,

Как жить нельзя, а как, возможно, льзя.

Не пить вина с кумой и водки с кумом,

Искать повсюду смыслы бытия.

А их нам не найти без пития…

Так жить нельзя! За мудростью гоняться,

На сто ходов просчитывать шаги.

Любовью лишь как мукой наслаждаться

И млеть от безответности тоски,

Не видя счастья благостной руки.

Так жить нельзя! Без слёз и без веселья,

Но правильно – дни жизни проводить.

Не мчаться в танце с грацией газельей,

А грациозно свой баланс сводить,

И звон монетный больше дев любить.

Так жить нельзя! А как быть льзя, не знаю.

Но думаю, что подводить баланс

Возможно, даже водку потребляя

И дамам напеваючи романс,

Пиша с друзьями пульку в преферанс.

Так жить нельзя! Тоску в душе и холод

Расчётливости стоит согревать

Уразумением, что дух наш молод,

Пока душа желает танцевать…

Берусь сейчас всё это подсчитать.

* * *

В грустных мыслях о Страшном суде

Ощущается неуют.

Подскажите, пожалуйста, где

Индульгенции раздают?

* * *

Легко эстетствовать по жизни!

И в стихотворную канву

Изящные неологизмы

Вплетать, поддавшись озорству.

Труднее сочинять простое

И не кичиться, не форсить,

Что есть умения такое

С благими музами дружить.

Сейчас ненужное уменье.

А в пушкинские времена

Имел бы славу и почтенье,

Пусть не доходы – ордена.

Блистал бы на любовном фронте:

Даря поэмки и стишки,

Писал бы барышням экспромты

В надушенные дневники.

Не утруждаясь политесом

Дуэльных кодексов, силком

На баттл вызвал бы Дантеса

Пинать задиристым стихом.

К чему рапиры-пистолеты,

Когда гусиное перо

С моим талантом ткать сонеты

Сумело б отстоять добро.

Сумело б выстроить эстетный

Воздушных замков яркий мир!

(И провести междупланетный,

Масштабный шахматный турнир?)

Легко эстетствовать по жизни,

Витийствовать и рассуждать.

Пока твою не справят тризну,

Изволь почаще рифмовать.

* * *

Цицерон говорил: «Ганнибал у ворот!»,

Но его абсолютно не слушал народ,

И пока гром не грянул, и враг не пришёл,

Говорили, что тот Цицерон – балабол.

Всем известно, что рядом, под боком,

Не дано проявляться пророкам.

* * *

Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно,

Стозе́вно и ла́яй

Смотрит вослед – не беззлобно и томно, –

Почти не мигая.

Мозгом спинным ощущать этот взгляд ты

Ещё будешь долго.

С чудищем о́блым общаться вприглядку –

Стараться без толка.

* * *

Престранный мир, где каждый человек

Готов скрутиться в жгут противоречий

И стать для Чеховых, Толстых, Лопе де Вег

Прообразом их злободневных скетчей;

Готов и на словах, и на мечах

Он выйти победителем из спора.

А мальчики кровавые в глазах

Проявятся… Но вряд ли очень скоро.

О прогрессе и улитках

На обращение Иссы к улитке тихо ползти вверх по склону Фудзиямы, до самых высот оной

Нам врут: не только вверх улитки

Ползут по склонам Фудзиямы –

Они порой довольно прытко,

Глупя, соскальзывают в ямы;

Крадутся перпендикулярно

Бегущей на верха́ дороге.

Они – как будто биполярны,

Как есть же – просто брюхоноги.

Прогресс стал следствием ошибок

И проб – не глупого стремленья

Стай фудзиямовых улиток

Взбираться вверх до помраченья.

Навеянное Иссой

1.

Глу́бится ямка под струйкой мочи;

Снег у ворот.

Журчанье чуть слышно в безмолвной ночи

Песней без нот;

Снежный покров на земле неживой

Девственно чист,

Лишь у ворот он являет собой

Исписанный лист.

2.

Облетает листва с удручённого клёна,

С отвращением падая в грязь.

Беззащитно стоять будет клён обнажённый

До весны, никого не стыдясь.

И когда новый лист, закружив над землёю,

Упадёт, не задев никого,

Мир, охваченный глупостью и суетою,

Не заметит паденья его.

3.

Словно проснулись сверчки и пичуги,

Луг осмелел,

Близкими стали далёкие звуки,

День посерел.

Свежесть несёт набежавшая туча,

Зной бороздя.

Как тяжела, и душна, и тягуча

Жизнь без дождя.

4.

Утром роса

Мне омоет прохладой ноги.

Врут небеса,