Надежда Гладкая - Двадцатый год

Какой бы музе ни служил художник,
Он должен помнить, что Господь един,
Не поддаваясь вдохновеньям ложным
И искушеньям преходящим, точно дым.

Не упиваться самостью беспечно,
А каждый раз Творца благодарить
За то, что мы Ему подобны, вечно
Наделены способностью творить.

Правит муза Мельпомена
Пыльным княжеством кулис.
Рампа, маска, авансцена,
Зал, премьера, бенефис.
Репетиция, гримёрка,
Прима, занавес, аншлаг,
Плач в партере, смех в галёрке,
И дебют как первый шаг.

Бесконечна эта пьеса,
И прекрасен этот мир.
Не теряет интереса
Зритель, и его кумир —

Мэтр заслуженный, и юных
Инженю беспечный рой.
В этих ярких, в этих чудных
Сказках с пёстрой мишурой.
Окрыляют и уносят
В неизвестные края,
Где то лето, а то осень,
Где то небо, то земля.

То веселье, бал, бравада,
То печаль, тоска и боль.
Чья-то жизнь с тобою рядом
И беседует с тобой.
И душа то затрепещет,
То замрёт, дыша едва.
Стоя зритель рукоплещет,
«Браво!», «Бис!» – летят слова.

Плачь, Пьеро! Пой, Коломбина!
Смейся, вечный Арлекин!
Мир чудес дарить в картинах
Может лишь театр один!

Уйди, боль-хворо́бушка!
Уйди, ненавистная.
Уймись, вьюга-зло́бушка,
Я не ваша, я чистая.

Не каркайте, во́роны!
Улечу – не догоните,
На четыре на сто́роны,
Мою душу не тронете!

Там во осени – все́ святы,
Как плоды до́бры-пра́ведны.
В саду Божьем они цветы,
Веют благоуханием.

Во зиме – Матерь Божия,
Покро́вушка светлая.
Господне подножие,
Надежда заветная!

Во весне – Господь Батюшка.
Он встречает, сияет Весь.
«Измаялась, матушка?»
«Ох, Родимый, измаялась!»

Уведёт в красно ле́тице,
На ясное солнышко,
Где всё кругом светится,
И ни боли, ни зло́бушки!

Вновь пылит дорога за моим порогом,
Говорят часы мне – снова в путь пора!
Стойте, подождите! Меня не торопите,
Дайте постоять мне тихо у двора.

Дайте попрощаться с тем, что было домом,
Куда я возвращалась много долгих лет.
Но опять настало время собираться,
Видно мне приюта в этом мире нет.

Я уеду, уеду, уеду,
И никто не догонит меня.
Крылья подставлю попутному ветру,
Сердце доверю путеводным огням.

За окном мелькают города и сёла,
Там любовь и радость, в окнах тёплый свет.
Ну а мне в сторонке погрустить осталось.
Видно мне приюта в этом мире нет.

Для чего дорога? Кара иль награда?
Новый путь придётся снова выбирать.
Постою немного, помолюсь я Богу,
И часы прошепчут: выходить пора.

Я уеду, уеду, уеду,
И никто не догонит меня.
Крылья подставлю попутному ветру,
Сердце доверю путеводным огням.

Снова показалось – луч мелькнул вдали…
Это птица-жалость гонит корабли.
Это птица-призрак плещет на борта.
На опушке жизни умерла мечта.

Это всё мой голод, это всё мой бред.
Сердце, словно молот, бьёт в пустой багет.
Рядом только холод, жуть и пустота.
День не будет молод, пройдена черта.

Приговор зачитан и блестит топор,
И палач открыто обратил свой взор
На нагую шею, волосы струёй.
Их рукой своею он отвёл долой.
Я – его работа. Рубит вновь и вновь.
А мне в его заботах грезится любовь.

Под окном одуванчики,
золотая галактика.
Будто кем-то проложенный
звёздный путь на земле.
И они предназначены
восприятью романтика,
Тем, кому видеть можно их.
Ну, а, стало быть, мне.

Много глаз их касается,
сотни ног мимо топают,
И повозки, пыля, ползут,
и стрекочут слова.
Люди не удивляются.
Погружённым в заботы, им
Скучным фоном плывёт внизу
в жёлтых пятнах трава.

Над землёй позолоченной
сто оттенков зелёного.
В этой гамме двух пятен
одинаковых нет.
Каждый листик здесь хочет быть
музой дня удивлённого,
Потому-то у платьев
удивительный цвет.

Никакого значения
не придаст им прохожий,
Невзначай иль намеренно
оборвёт лепестки.
Для него все растения
так банально похожи.
Лишь заметит рассеянно:
«Самосев, сорняки!»

Как же это устроено?
Ведь глаза как глаза у всех.
Ну, конечно, есть серые,
карий цвет, голубой.
Значит, просто мы смотрим
и так видим по-разному
Не глазами, наверное, а своею душой.

Ты знаешь ли, когда сойдут снега,
Растает вместе с ними и тревога,
Что так была безжалостна и долга
И сковывала сердца берега.

Как ледяная корка от стекла,
Отвалится, расколота теплом.
И синева, пронзительно светла,
Заполнит обнажившийся проём.

Вот зазвенели бурные ручьи,
Всё унося в безудержных потоках.
Расплавив лёд, горячие лучи
Слепят глаза, умножась в линзах окон.

И встрепенулось, пробудилось всё,
Что ждало только лишь сигнала к жизни,
И, как ручьи, стремительно неслось,
Разбрасывая всюду солнца брызги.

Дразня все чувства, кружится весна,
Заполнив мир и разноцветьем красок,
И звоном птиц, и радужностью сна,
И ароматом спелых ананасов.

Ликует всё, и грусти места нет.
И двери настежь распахни и выйди
На этот чистый и целебный свет,
И руку дай своей мечте забытой!

Как это больно – рвать по живому!
Резать, как прутья, тонкие нити —
Крепкие плети, счастья основу,
Сердца отраду – как отрубить их?

Словно бы ветви, словно бы крылья,
Грубым мачете, острой навахой,
Словно ненужные сучья-будылья,
Дико, безжалостно бросить на плаху.

Кровью фонтан из разбитых флюидов,
Воплями боль из разорванных жил.
Слышать любви уничтоженной выдох…
Как же хватает на это вам сил?

Что есть на свете, что в нём такого,
Чтобы платить за него расставаньем?
Что может статься? Чего же так много,
Что маленькой кажется слитность дыханья?

Те́рпите жуткие, адские муки,
Ду́ши стараясь отнять друг от друга.
Словно мосты, разнимаются руки…
Мчаться из круга! Мчаться из круга!