Евгений Глушаков - Пером очерченная даль… Поэт о поэтах

Взять томик и, налив бокал,
Подсесть к огню поближе,
И призадуматься, пока
Поленья пламень лижет.
Открыть. Прочесть стишок, другой
Под стук дождя по крыше
И ногу перевить ногой,
Глоток-другой отпивши.

И снова – пару чудных строк;
И, в образе изгоя,
Взять кочергу, что возле ног,
И помешать уголья.
Вздохнув, подумать: «Пустяки,
Но прятать в стол не гоже…»
И это что же вам – стихи?
Поэзия, быть может?

Нет, не почитывать да пить,
В камин кладя поленья —
Стихи положено любить
До умопросветленья,
До пробужденья лучших чувств
И небывалых мыслей,
Покуда в свет не облачусь,
В сиянье горних высей!

Батюшков упёр пяту
В изразцовый свод камина,
Где плясала Коломбина
Сквозь метели маяту.

Вяземский взгрустнул слегка,
Зарумянился Жуковский…
А Сверчок себе сверкал,
А Сверчок и был таковский.

Пламя – нежный язычок,
И глазёнки – не иначе;
Оттого сверчит Сверчок
И по креслам чуть не скачет

Строчка – не на всякий нрав,
Слабой счёл её Жуковский:
На пол бросил, оторвав
В виде узенькой полоски.

А Сверчок – за строчкой шасть,
Ажно вытянулись лица:
«Что Жуковскому – не в масть,
Для моих стихов сгодится!»

И нахмурил было лоб
Для серьёзности для пущей,
Но сейчас же в хохот – хлоп,
И – кататься, будто пучит.

Скалил зубы – даже взмок
В общем хохоте и гаме.
Стихнул: «Знаю свой шесток…»
Сел. И заболтал ногами.

Там, где ветром дороги повязаны,
Бечевою унылых кочевий,
Драный табор приткнулся под вязами
Возле барских высоких качелей.
Над испившей кваска деревушкою,
Над речушкой, чей норов смирили,
Перелёты курчавого Пушкина
И восторженно-юной Марии.
Ах, без этого, верно, и лета нет,
Без улыбок и прочих банальностей…
Рада Саше, но ведать не ведает
О великой его гениальности.

– Саша, милый! Вот не ждали!
Спас, голубчик, от тоски.
К нам теперь?.. И наши дали
Гневу царскому близки.
Погляжу – совсем красавец:
С бакенбардами, кудряв…
Милый наш поэт, и в славе
Причастись родных дубрав.
Закружил! Уронишь, право!
Подсадил, шалун, куда…
«В славе, няня, меньше славы,
Чем позора и стыда».
– Бог с тобой, сними скорее!
«А – не сладко быть в чести?
Няня, няня, побыл где я,
Что я видел…»
– Опусти!..
Чай, намаялся по свету?
«А не быть без синяков
Среди чванных эполетов
И вельможных дураков.
Дар мой им неинтересен:
Что им в сказках, что им в снах?
Знатным, няня, не до песен
При богатстве и в чинах».
– И не пой для них – пустое,
В гордых ли искать любви?
Нет им счастья, нет покоя.
Господи, благослови!
Барышни ломливы, едки…
Разводи амуры с ней…
Чай, Михайловские девки
Ласковее да красней.
«Няня, выпить бы, согреться?»
– Саша, и не смей любить
Тех, кто сердце твоё, сердце
Не умеют оценить.
Радость моя, милый Саша,
Приезжал бы навсегда?
И в опале жить не страшно,
А среди чужих – беда!
Плащ сниму, дружочек милый…
Заболталась – бабий грех.
Ладно хоть на стол накрыла.
Ну, давай… За твой успех!»

«Прасковья Александровна, мой свет!
Ваш скромный обожатель и сосед,
Аннетке и Зизи целую руки.
Коль не упьюсь чернилами от скуки,
То, верно, прискачу к обеду я.
Мой дом у вас! По духу мы – родня,
Нас породнили жжёнка и шарады.
Вам одиноко. Знаю, вы мне рады
Сердечно, без жеманства и затей.
В степи и куст благодарим за тень…»

Ботвинья, ростбиф, с поросёнком каша…
Проездом заглянула генеральша,
С хозяйкой состоящая в родстве.
Прелестна. И мечтает о вдовстве.
И благоволит к ссыльному поэту.
В Михайловское возвратясь к рассвету,
Трепал по гриве аргамака он,
Как никогда – и счастлив, и влюблён.

Мы все ханжи. И с ревностным испугом
Подглядывать готовы друг за другом.
Но, ежели утешился поэт
С женой чужою, возражений нет.
Сочувствуем, конечно, генералу,
А шалуна простим мало-помалу,
Как будто на почтенных наших жён
Известные права имеет он.

Уздою крепкой осадив с галопа
И под присмотром сонного холопа
Гнедого в пене бросив жеребца,
Являлся Пушкин с заднего крыльца
В господский дом, пропахший дёгтем, краской,
Где пол грозил любовникам оглаской,
А полотна льняного сладкий дух
Щадили сквозняки столетий двух.
И горы нашинкованной капусты
Мерцали в хрустале наборной люстры.

Тут, выйдя в парк, вы созерцать могли б
Версаль газонов и аббатство лип
И на кругу с цветочными часами
Меняться с эхом звучным голосами,
И ласкам тайным находить приют,
И навещать заречные туманы…
Узнав, как близко Пушкин жил от Анны,
Я ощутил блаженнейший уют.

Но к нашему несчастью (или к счастью?)
Интрига всех романов такова,
Что верх берут на собственность права,
Ленивой не оспоренные страстью.
Влюблённость, как простудная болезнь —
Чихнул, и нет, и след не обнаружу.
Жена покорно возвратиться к мужу,
А хахалю – с тоски хоть в петлю лезь.