Алексей Гагарин - Меж землёй и небом

Песнь первая

Недавно битва отгремела,

Враг побежден, разбит дотла,

Но вот за то, что Русь посмела

Встать на пути у тьмы и зла,

Заплачена цена большая –

Полвойска пало средь полей,

Чьих-то сынов или мужей,

По ним скорбит струна тугая,

И льются слезы матерей.

Князь новгородский Святополк,

Правитель мудрый, он по праву

На холм воздать ушедшим славу

Поднялся, исполняя долг.

А следом – великанов трое:

Князь Яр, горячий, молодой –

Ему не день, если не бой,

Один он всей дружины стоит,

Храним таинственной судьбой.

За ним – другой, мрачнее тучи –

Руян, по силе на Руси,

Пожалуй, самый он могучий,

Кого в округе ни спроси.

О нем идет молва такая:

Его оружие в бою,

Случайных промахов не зная,

Жизнь обрывает на корню.

И третий, стражник молчаливый,

Огромен, тучен, будто холм,

В бою никем не заменимый –

Не раз он ворога бегом

Одним своим ужасным видом

Домой во страхе отправлял.

На самом деле – безобиден,

Хотя «громилой» всякий звал.

Служил он тем, что охранял

Единственную дочку князя,

Арину. С нею дружбой связан,

Он все о ней дословно знал.

Собрались все под холм печальный,

Весь Новгород почтить пришел

Тех, кто в бою за город славный

В земле пристанище нашел.

Струна тугая зазвучала,

Боян прославил жизнь и смерть,

Конец достойный, и начало,

И мирозданья круговерть.

Затих гусляр, и девы скромной

Хрустально-чистый голосок

Коснулся душ суровых войнов.

Напрягся каждый волосок…

Дружина слушает Арину,

Внимает молодой княжне,

Слезой тяжелой окропило

Траву на памятном холме…

Одной лишь ей подвластно было

Утешить мертвых и живых,

Песнь девы обладала силой

Забвенья горестей былых…

Погибших души отпустила,

За прошлые грехи простила

И в вечность проводила их.

Песнь вторая

Печаль прошла, пора веселья

Летит в открытое окно,

Потоком меда, духом хмеля

Охвачен каждый уголок.

Мужи слабеют час от часа,

Не пьет из витязей один –

Пленен Арины дивным гласом –

Князь Яр из северных дружин.

Ее внимания он ищет,

Он рядом с ней, лишь ею дышит

И от других ее хранит,

Но сам открыться не спешит.

Не раз он бился в чистом поле –

Один на тьму – за Русь и свет,

Но тут любовь – это другое,

Его страшит княжны ответ:

Быть может, «да», быть может, «нет»?

Терзает он свое сознанье…

И отложив любви признанье

На срок, не ясный никому,

Яр покидает шум собранья

И дышит воздухом в саду.

На камень сев возле пруда

Под векового дуба сенью,

Он зрит престранное виденье:

Кипит стоячая вода,

Как будто ядами полна,

Обильно пену извергает.

И тут же, будто хищный клюв,

Кувшин по воздуху летает

И на глазах на дно ныряет…

Наш витязь мыслит: «Что, я сплю?».

Себя он щиплет – все взаправду!

Кувшин же, полный до краев,

Перемахнул через ограду,

Нырнул в кусты и был таков.

Своим глазам бесспорно веря,

Худое чувствуя нутром,

Пустился в терем Яр скорее,

Схватив свой меч, и лук, и стрелы,

Лежали кои за седлом.

Бежит, проламывая двери,

Влетает в гридницу, а там –

Арина-радость, а пред нею

Кувшин, в руке ее стакан…

Его к устам своим подносит,

Желая влаги той глоток!

Стрела давно свободы просит:

Лети! Лети, прерви поток!..

Звенит тугая тетива,

И острие, меж всех сверкая,

Из рук нежнейших выбивает

Стакан. Но дева не жива…

Бледнеет, вянет перед всеми –

Ужель один глоток внутри?

Прервалось шумное веселье –

Упала пира посреди.

Затихли все, не шевельнутся,

Лишь князь-отец и Яр одни

К поникшей деве споро рвутся

Сквозь неподвижные ряды.

Лишь богатырь всю правду знает –

Кувшин отравленный хватает,

Скорей несет его к огню

И в пламя жаркое бросает:

«Гори!» – крича во след ему.

Затлели угли, всякий внемлет:

В их шипе – злобный заговор

О смерти быстрой, непременной…

Охвачен страхом княжий двор!

Меж тем прекрасная Арина

Бледна, безмолвна, холодна.

Перед глазами, как стена,

Предстала жуткая картина:

Над дочкой Святополк склонился,

Как ни старался, как ни бился,

Напрасно все – Арина дремлет…

Печаль сдавила, как гора,

И холодом весь мир объемлет.

Настала тяжкая пора.

Великий князь, убитый горем,

Со смертью бесполезно споря,

Отдал приказ: «Найти злодея!».

Бояре, витязи, князья –

Попали все под подозренье –

Враги Руси, ее друзья…

Опять разлад и недоверье,

На братьев даже и сестер

Был устремлен свирепый взор.

И хлещут Русь бичами грозы,

И кровь течет, и льются слезы,

Как реки с неподвижных гор.

А между тем княжну хоронят

В гробу хрустальном средь дубров,

Где леший изредка лишь бродит,

Пугая местных грибников.

В сорочке легкой, белоснежной

Арина смотрит смерти сон.

Кругом нее, в пустой надежде,

С давно потухнувшим челом

Все ходит витязь, час за часом,

Любви признание твердит –

Он обезумел, он опасен,

И взор, воистину ужасен,

Со злобою на всех летит.

Проклятье шепчет он под нос,

Как вдруг невидимой тропою,

В льняной одежде, с берестою

Идет старик, седоволос.

К нему приблизился, шатаясь –

Худой, но жилистый на вид,

Плеча тяжелого касаясь,

Страдальцу путник говорит:

«Оставь печаль свою, воитель,

Врагов коварных победитель!

Тебе, признаюсь, Яр, под силу

Чудесный подвиг совершить –

Вернуть красавицу Арину

И благодарность заслужить».

Князь сел недвижно, начал слушать:

«Проклятье мудрено разрушить,

Но все же можно! Внемли мне:

Есть дивный остров на восходе,

От праздной жизни в стороне,

В объятьях матери-природы

Лежит беспечно на волнах

Прозрачно-синей колыбели.

И в тех нетронутых местах,

Никем не топтаных доселе,

Бьют два ключа – поток струится

Живой и мертвою водицей –

Они тебе как раз нужны.

Но надо, витязь, торопиться,

Душа уходит из княжны.

Нам повезло тем несказанно,

Что верен был твой быстрый лук

И, не щадя того стакана,

Яд выбил из девичьих рук.

Еще глоток, и зло б свершилось!

Узрел тогда бы князь-отец,

Как дочерь льдом его покрылась,

Навек застыла, наконец

В осколки мелкие разбилась…

А так – надежда еще есть!

Но, к доброй, вот худая весть –

Пять дней на все про все осталось,

Коль не успеем в этот срок

Мы разбудить Арины младость –

Навеки девица уснет!

Готовься, князь, к нам ночь идет».

Как расплатиться, Яр не знает –

Он старца целовать готов –

И с просьбой пламенной взывает: