Регина Соболева - Серебро и желатин

Мой дедушка так говорил, он говорил так,
«Космос» закуривая лихо и натощак:
«Регина, не надо думать. Не надо совсем.
Посмотри на этот мятый бычок – он нем.
Его не терзают мысли, слова не терзают вовсе,
Хотя по всем меркам он уже взрослый.
Может семью завести и найти работу.
А на работе, послушай, надо быть животным.
Выполнять, что скажут, ни о чем не думать».
Так говорил мне дед, вынимая вставные зубы.

Мой дедушка так говорил, он говорил так,
Засыпая в кресле, размышляя о пустяках:
«Если решишь заснуть, не просыпайся лучше.
Сквозь сон разговаривай, в полусне слушай.
Лишнего не произнесешь, ничего не услышишь.
Пол – это пол, крыша – всего лишь крыша,
Прутья решетки, что не выломать головой.
Спи-засыпай. Мир – это сон пустой».
Так говорил мне дед. На полуслове зевал.
Колечки горького дыма под потолок пускал.

Откидывался в кресле и закрывал глаза.
Уходил в свой сон. Не приходил назад.

запах грибной шоколадный котлетный,
дед на дворе разложил самосад,
учит крутить папироски, и лето
пахнет травой и еще – всем подряд.
бабушка охает, лущит подсолнух,
солнышки жмурятся сами себе,
отражаясь в широких и полных,
лужицах-реках на рыхлой земле.
тапочкой я пролагаю каналы
от клубники к морковке и дальше на юг.
бабушка только что мне рассказала,
что дома забыла на кофте утюг.
жарит жара, как прекрасно и жарко
в детстве моем во дворе у реки,
сделанной тапочкой, старой жестянкой.
бабушка с дедом пекут пироги.

запах грибной шоколадный котлетный…
на языке взрывается лето
шипучей пилюлькой и сладким ситро.
и мне хорошо.

Что там в его картонной коробке с игрушками
С рассохшимися краями?
Две старые перьевые подушки,
Перевязанные бинтами.
Деревянная палочка, сдутый мячик,
И он сам – маленький-маленький мальчик.
Когда он смотрел в окошко,
Вспоминал разноцветные книжки.
Он видел их как-то в школе
У директорского сынишки.
«С новым годом!» – кричали многие нужные дети,
И сладкие апельсины раздавала завуч,
А когда дело дошло до ненужного Пети,
Апельсины вдруг кончились.

Петя сидит под лестницей
И вспоминает детство.
Петя сидит под лестницей
И не вспоминает детство.

Ковыряю стену чернильным карандашом.
Его мой дедушка у себя в секретере нашел.
Бабушка перышко очиняет. Лежат чернила,
Эстампы и промокашки, печати, книги
Возле меня. Я ковыряю стенку.
Вот вам – правдивая жизни сценка!
Папа зовет кушать свекольный суп.
Надо идти. Папа мой в гневе крут.
В свекольник макая дедушкин карандаш,
Я восхожу в пленительный творческий раж.
Папа заставит съесть. Карандаш упадет под стол.
Дедушка завтра утром: «Эврика! Я нашел!».

Помню свой день рождения,
Когда я открыла глаза в мир,
Полный боли и яркого света.
От этого страха я кричала так,
Как больше никогда не могла.
То был мой настоящий голос,
Полный, глубокий, грудной.
Двадцать пять лет меня
Заставляли верить, что то был сон,
Затыкали, глушили звук,
Убавляли громкость моей души.
А потом говорили:
– Иди уже погуляй. Хватит
Сидеть с книгами. На улице солнце.
– На улице ад. Впрочем, как и везде.
Оставьте меня в покое.
Я не умею кричать.

Мама расскажет об осторожности,
Вредных привычках, крепких словах…
Не ешь слишком холодное мороженое,
Не плачь напоказ, не витай в облаках!

Мама скажет тебе. Ну и что? По боку.
Мамы многое говорят, говорят.
А ты смотришь наверх, на желтое облако,
И киваешь на все подряд.

Мама расскажет о далеком будущем,
Напророчит – все будет у нас хорошо! —
Сквозь пар поглядит испытующе,
Станет страшно, почти что смешно.

Мама скажет тебе. Ну и что? По боку.
Мама скажет, потом умрет.
А ты смотришь наверх, на темное облако,
И думаешь: что ее ждет?

«Уступи-уступи, я иду, ту-ту!».
Малыш паровоз прижимает к уху,
Признавая его красоту, правоту,
Доверяясь абсолютному слуху.

Я еду в Москву. А соседка напротив
едет в Москву. Ее сын – машинист.
Он паровозик игрушечный водит.
Слышите стук и постук и свист?

«У паровоза внутри – макароны,
И человечки, и я, и мама…
Что будет, когда на перроне
Я достану его из кармана?»

Это несносное продолжение
Города, мысли и хода ноги…
Вот я иду. Продолжаю движение.
Здорово! Не говори,
И не думай. Не отвлекайся
От переставления ног.
Чувствуешь запах этого счастья?
Счастья клубничный пирог?
Дымно вокруг. Пар над тарелкой
Московского четверга…
Я собираю ботинками пенку
С новоарбатского молока.
Пойдем же, пойдем, бездумно и дымно,
Весело, бодро, легко.
Это действительно необходимо —
Уйти далеко.

Ночью пошла гулять и купила яблок,
зеленых и красных.
Ведь единственное,
что стоит покупать ночью —
яблоки, зеленые и красные.
Зеленые идут в пироги.
Красные – на варенье.
Я люблю их, как сорок тысяч братьев
любят пироги и варенье.
Поэтому сегодня ночью я пойду гулять
и слушать, как за тысячи километров
на траву падают яблоки,
зеленые и красные.

Никогда не найдешь его в этой высокой траве.
Лучше бы в реку его уронил, закинул на крышу садика.
Ищи теперь, морщи лоб, прокладывай параллель —
От забора с крапивной порослью до палисадника.
Мальчишки построят крепость в кустах у качелей.
А тебя не возьмут, потому что ты – растеряша.
Ты сядешь под железным грибом, оплакивая потерю,
Вспоминая: «Победа будет за нами!» и «Правда – наша!».
Ау! Ты – мой мячик! Ты – мой прекрасный мальчик!
Где же ты? Где ты? На кого ты меня оставил?
Горе так возвеличивает. И хоть герои не плачут,
Можно чуть-чуть и немного в нарушение правил.
Девочки с громким визгом носятся за котами.
Мальчишки стишок вспоминают: «Тише, Таня, не плачь».
«Ну что ты расселся? Ты что не играешь с нами?» —
И ты забываешь про мяч. И к черту какой-то мяч!