Анатолий Музис - Стихи о жизни и судьбе. Фронтовые, Колымские. Лирические. Посвящения

Шапка ушанка, перчатки на руки,

Граната на пояс, винтовка за плечи.

Инеем звездным путь нам расцвечен.

За горизонтом находится фронт,

Наша дорога – за горизонт.

В жаркой железной печурке

С черной трубой в потолок

Прыгает пламя по чуркам,

Вьется смолистый дымок.

Громом далеких раскатов

Кажется рокот колес.

На-за-пад…

На-за-пад…

На-за-пад…

Мчится сквозь дым и мороз,

В пункт, что приказом назначен,

Теплый и темный, как сон,

Международный, телячий,

Красный товарный вагон.

Мой брат служил когда-то на границе

И вот, в далекой дому стороне,

На письма он исписывал страницы

И больше всех писал своей жене.

Я часто видел письма брата,

Но их горячность понимал едва.

С тяжелой неуклюжестью солдата

Он в них мешал влюбленные слова.

Сбивались в кучу строк корявых стая.

Я скоро их запомнил наизусть:

«Любимая… Хорошая… Родная…

Вернусь… Люблю… Ты жди меня… Вернусь…»

И вот – война! Мы все теперь солдаты,

Мы все теперь с любимыми вразброс.

И как не вспомнить письма брата

И тот, не высказанный в них вопрос.

Война не мир, а пушки не хлопушки

И человек пред ними одинок.

Людей телячьи красные теплушки

Несут по руслам множества дорог.

Огонь печурок озаряет лица,

Обогревает дымом и теплом

И вижу я, что наяву им снится

Родимый и далекий отчий дом.

И тряску сердца в письмах изливая,

Как брат мой, изливая грусть

Все пишут также: «Милая… Родная…

Вернусь… Ты жди… Люблю тебя… Вернусь…»

И я вернусь! Я для тебя, родная,

Пройду сквозь бури неизвестных гроз,

Меня ведет вперед и сохраняет

Вся та любовь, что я с собой унес.

Сегодня двадцать третье декабря.

В лесных завалах ветер воет волком.

И рядом – фронт! Ни звезд, ни фонаря,

Ночная темь и снежные иголки.

В избе тепло. Желтеет лампы глаз,

На печке валеных сапог равненье.

Вот так, сегодня, в двадцать третий раз,

Встречаю я день своего рожденья.

Протяжный свист!

Земля поднялась дыбом…

Разверзлась под ногами твердь…

И из под ног,

Клубясь зловонным дымом,

Выходит смерть!

Она рычит на мир голодным волком,

Встречая все живое,

Как врага.

И посылает черные осколки

В холодные и белые снега.

И снова тихо.

Только круг воронки

Дымится на снегу…

Но вот —

Опять протяжный посвист тонкий,

– Это миномет!

Огнем озарена передовая.

Бросая блики на штыки и каски,

Горят костры,

Опасностью пренебрегая

До той поры,

Пока их не погасит гул

Артиллерийской встряски.

Небо тучей накрыла ночь,

Стало чернее черного мрака.

Промчалась комета

Точь в точь

Как ракета перед атакой.

Выгнула в темном небе дугу,

Холодную белую линию,

И я почувствовал – не могу,

Темнота обессиливает.

Я лежал в подмосковном снегу

И ждал…

Не рассвета,

Нет, не рассвета…

Я ждал, когда же ракета

Всех нас подбросит

С криком «Ура!»

И я знал – впереди враг.

Но внутри был не страх,

Потому что страшнее страшных атак

Было лежать на белых снегах.

Белых до сумасшествия,

До предела…

И я, напружиня горячее тело,

Как второго пришествия,

Ждал знака

Из мрака

За которым – атака!

Село Алферьево в обхвате,

На картах стрелки… как тиски.

Мы долго отступали… Хватит!

Теперь вперед! Примкнуть штыки!

Они укрылись в старых ДОТах

И думают – их не достать.

А мы в снегу. Ведь мы – пехота,

К России нам не привыкать.

А им и доты не помогут.

Куда ни кинь – повсюду клин.

Мы перекрыли им дорогу

И на Москву, и на Берлин.

На завещания похожи

Их письма: «Снег… Морозы… Ночь…

Спаси нас, Всемогущий Боже!..»

Но бог не может им помочь.

И пусть они взывают к богу,

Бессилен даже бог помочь.

Штыки закрыли им дорогу,

– С дороги прочь!

Я наблюдал за ними с пригорка,

Дрогнул свод голубой,

Пришла истребителей наших пятерка

И сходу вступила в бой.

Их было пять, а врагов пятнадцать,

Но летчик дал полный газ.

– Нам ли пристало врага бояться,

Когда он боится нас!

Воздух металлом дрожал и звякал

И был по весеннему чист.

Но вот, как будто зажженный факел,

Вспыхнул один фашист.

За ним, ломая рядов равненье,

И руша порядков строй,

Теряя хвоста своего оперенье,

Рухнул наземь второй.

И двое еще окутались дымом

И стали валиться на бок.

Но в этот момент, обливаясь бензином,

Вспыхнул наш «Ястребок».

Бывают в жизни такие минуты,

Когда решается жизнь.

Мгновенье… еще…, но уже с парашютом

Летчик спускался вниз.

И в поле просторном встречаясь с нами,

Как радость, как главную весть

Сказал, улыбаясь одними глазами:

– А все же четыре есть!

Уже в агонии упрямый

Сраженья близился конец,

И был развешанный на граммы

Дороже золота свинец.

Он был один. Бинты налипли

И коркой к ране приросли.

Его товарищи погибли,

Не может быть, чтоб отошли.

Он в тот момент о них не думал.

Он пулю пуле гнал вослед.

Но вот, проклятье, пуст подсумок,

И нет гранат, и смерти нет.

Он видел их. Блестя штыками,

Чуть отрываясь от земли,

Серо-зелеными комками

Они ползли, к нему ползли.

– Не лучше ль смерть?

Но в черном дуле

Нет утешенья для бойца.

А он желал одной лишь пули,

Всего лишь девять грамм свинца.

И вдруг – нашел… На спуск рукою

Нажать… Дороги нет назад.

И в тот же миг, над головою,

Увидел он – чужой солдат!

Покатый лоб под низкой каской

И свастики паучья мразь,

И поросячьи злые глазки.

И хриплый возглас: – Русс, сдавайсь!

И блеск штыка, и взмах приклада —

Решай, секунда дорога.

Всю мощь последнего заряда

Он вбил в покатый лоб врага.

В гуще боя помнил он едва ли

Боль в руке, свинца водоворот,

Как его бойцы перевязали

И как снова он бежал вперед.

А когда пробило пулей каску,

Он упал, но, призывая в бой,

Руку в окровавленной повязке

Он поднял как знамя над собой.

…Над селом отбитым сном и миром