Array Сборник - Город нашей души. Вологдой вдохновленные

Смешное милое детство! Мне никогда уже больше не возвратиться в твою сказку, но память печально и томительно зовет за собой, и я покорно и радостно отдаюсь ей… Детство мое! Ты помнишься мне одним ослепительным ярким днем, в малиновом мареве которого плывет наш старый дом. А подле него – загорода, где неизменно волнующе пахнет свежей рыбой упругая, как береста, желто-звонкая стружка. В жарком воздухе гудит зноем, золотые потоки испарений тают в вышине, изменяя горизонт волнистыми гибкими линиями. И средь густой травы-муравы ходулисто щеперится на веселой горушке наша кормилица Красотка и глупо-глупо пялится на меня, босоногого, сквозь первозданную кипень черемухи…

А в хрустально-недостижимом куполе бездонного неба трепыхается крохотный зеленый самолетик – неотвязная мечта безгрешных моих снов: схватить эту странную игрушку, обязательно сунуть ее в карман штанов, и чтоб она там, как добрый ручной зверек, ласково шебуршала, будто делясь своим сокровенным с единственным и верным другом… Мое травяное бесконечное детство! Во веки веков будешь ты в моем сердце человеческом, потому что великой памятью первой любви, вечной девочки в синем июне, дало мне – милосердно и бескорыстно – удивительные силы жить и помогать другим.

А сегодняшняя светлая ночь приносит с собой успокаивающую прохладу вперемежку с медвяно-густым, тягучим запахом липы, и опять с такой же необъяснимой силой манит куда-то холодным светом серебристо-чеканная луна. Ты слушаешь тайную жизнь прибрежных ив, темных и молчаливых, и отчего-то робко-радостно ждется появления оттуда ни с кем не сравнимой золотоволосой девушки с загадочными глазами…

Но вот ты уже идешь улицами своего города, теперь такими тихими и уютными, бережно прикрытыми туманно-прозрачным покоем, что будто сама душа просто, чуть слышным шепотом и произносит: «Здравствуйте, родные мои».

Вологда, город мой, город – чудное настроение…

О любимых местах писать сложнее всего, потому что они не дробятся на площади и часы, они живут единым образом и единой музыкой в твоей душе. И такой стала для меня Вологда.

Необычное и странное первое впечатление – дождь. Мелкие-мелкие капли его повисают туманом в воздухе. Я иду ранним утром от вокзала к автобусной остановке, потом еду в гостиницу, хожу по новым улицам, снова сажусь в автобус и возвращаюсь в центр – влага небесная не прекращается. И зонт есть в руках, и даже подумываю раскрыть его над головой, но так и несу сложенным. Смотрю на людей вокруг – на остановках, на ступенях магазинов, на тех, кто спешит на свою работу – и вижу, что никто из них не идёт под зонтом.

Вологодский дождь – словно второе измерение мира: его видишь, но почти не ощущаешь. Чувствуешь капельки на лице (вот где, наверное, вспомнится – «поцелуй бабочки»), но волосы остаются сухими и полчаса спустя, и час…

Такой дождь жил в воздухе и когда я смотрел на тихую – тихую реку с колокольни Софийского собора в вологодском кремле, и когда в Спасо-Прилуцком монастыре подходил к могиле Константина Батюшкова, чтобы поклониться праху поэта.

Это был особенный дождь, не такой, как в других городах, дождь-настроение…

Константин Батюшков и Николай Рубцов, два имени, которые будут звучать во мне.

Дом Батюшкова. Светлый, двухэтажный, обшитый досками, с балконом-галереей на втором этаже, так и кажется, что сейчас из приоткрытых дверей выйдет сам поэт – поглядеть на гостя. Маленькая угловая комната – это его. Круглый стол с самоваром посередине, два зеркала… Его двадцать два года, проведённые здесь, – падение в бездну неизвестности, его судьба – предвосхищение и повторение судеб. Гельдерлин – Батюшков – Ницше, талант и безумие…

А есть другой Батюшков. На берегу реки он о чем-то напряженно и стремительно думает. Рядом – конь под седлом, склонив голову, щиплет траву. Вспоминаются пушкинские слова на полях одного из черновиков: «Звуки итальянские, что за чудотворец этот Батюшков!»

…Есть на улице Герцена в Вологде красно-бордовый дом, тоже – в два этажа, с восхитительными резными наличниками и чудесным крыльцом… Над крылечком – небольшой балкон. Старинные дома вообще здесь невероятно хороши! Словно замершая на миг поэзия. В двух комнатах этого дома – рассказ о жизни Рубцова. И его стихи – повествование о любимом городе. «Печальная Вологда дремлет на темной печальной земле…» Или: «Я полюбил ненастный шум вечерний, огни в реке и Вологду во мгле…»

Я иду по набережной, к домику Петра Первого. Небольшой скверик. Памятник, мимо которого невнимательный прохожий пролетит беззаботно.

Человек на постаменте. Невысокого роста, с шарфом на тонкой шее, с портфелем в руке. Правая рука спрятана под пальто, на сердце, скромно. Словно сдерживая ту страсть, что готова выплеснуться вместе с такими обычными словами. Простая надпись – «Рубцов».

«Россия, Русь! Храни себя, храни!..»

Батюшков и Рубцов. Река. Оба они – у одной реки. И оба – как реки.

В Спасо-Прилуцком монастыре, уподобившись суматошным туристам, бегаю по разрешенным местам, старательно ахаю от восторга, поднимаюсь на стены, чтобы получше изучить особенности фортификации… Суета сует. Бойницы верхового боя, подошвенного… Озерцо внутри, чтобы не взять измором – через жажду…

В двух десятках шагов от монастыря – река. Тихая, неторопливая. Случайно замечаю, как по луговой тропинке вдоль стен идут двое. Непохожие на других, выпавшие из суеты. Парень в темных брюках и клетчатой рубашке и девушка в длинной юбке, с покрытой головой. Она доверчиво склонилась к нему, слушая, как он что-то рассказывает. Они идут вдвоем, и больше никто не нужен им: ни поляки, когда-то штурмовавшие эти стены, ни большевики, разорявшие обитель, ни мы, примчавшиеся сюда, чтобы спустя час или два так же стремительно умчаться в другое место…

И еще одно радостное воспоминание от города. Здесь не ругаются на улицах площадной бранью… Когда я гуляю теплым вечером по улицам, то наслаждаюсь удивительной чистотой происходящего. Благорастворение воздухов в скверах, закатное солнце играет на стенах храмов, у кинотеатра толпится молодёжь. Время словно бы замерло в неспешной уютности. В памяти встаёт мозаика пролетевшего дня, в котором только теплота, покой, душевность, и – странное дело! – ты не испытываешь сожаления или грусти от его завершения. Он не исчезнет, он всегда будет с тобой.

Города, как и люди, имеют свои дни рождения. У одних они документально зафиксированы в государственных актах, истоки других – в сказаниях и легендах, след которых теряется в темной дали веков. А наша родная Вологда ведет отсчет своего исторического бытия с сентябрьского дня (19.8. ⁄ 1.9.) 1147 года, когда на берег реки Вологды после многомесячных странствий пришел киево-печерский инок Герасим. Увидев здесь небольшое поселение, он срубил невдалеке от него келью, «прорицая ту быти граду великому, и святей церкви воздвигнутися, и святителем водворитися» (из тропаря преподобному Герасиму).