Татьяна Фоминова - Счастье с дозатором. Стихи

Вы помните, как в рамочке окна
был нарисован краской акварельной
дождь?..
Лист кленовый – крест нательный
в кирпичных складках прятала стена
чужого дома.
Таяли сердца снежинок первых.
Помнится, как снится,
та девушка, похожая на птицу,
с растерянною грацией птенца.
Вы помните?
Дождинки на щеке как слезы…
Боже, как она летела!
Неловко, удивленно и несмело.
Осталось только перышко в руке.
Стреляйте же, она еще видна,
сквозь небеса просвечивает тело.
Сквозь черный бархат светится луна —
стреляйте же, пока не улетела.
Вы помните? О, как она летела!
Вы тяжело дышали на бегу.
Вот эта птица – белая на белом,
забрызганном рубинами, снегу.

Шел с другой он, а я горевала,
убивалась, дуреха, зазря.
Целовала его, миловала
теплым ветром по вольным кудрям.
Мой соколик, потешь свою душу!
Я не стану тянуть удила,
я свободы твоей не нарушу —
подожду, я ведь дольше ждала.
Ветру вольному – вольная воля,
нагуляется – слаще любовь.
Первым снегом покроется поле —
за невестою тройку готовь.
А с другой – что б там ни было, было,
мой ты, мой! Не уйти от судьбы.
Ведь она тебя так не любила!
Да и ты её так не любил…

Догулялась над быстрой рекой
до озноба, до горькой беды —
ведь у губ его привкус такой!..
Как у талой весенней воды.
Речка полная – пей, не хочу! —
с ледоходом до самых краёв.
Поцелует – с обрыва лечу
в непутёвое счастье моё.
Полетели вишнёвые дни
лепестками в прохладный поток.
Мне бы всю мою жизнь изменить!..
Всю бы реку – на счастья глоток…
А у глаз его отблеск такой!..
Как влекущего, в искрах, огня.
И беду – словно щепку рекой.
Потому что он любит меня.

…ах, не надо, не ревнуй, не тревожь!
Позабыла я о нём вспоминать.
Он закончился во мне, словно дождь,
а на утро лишь туман-пелена.
Позабыла, словно детскую корь,
даже корочка на сердце сошла.
Шрамик крохотный – была эта хворь.
У кого ж такая хворь не была?!
Дело прошлое: состряпала борщ,
угощала, привечала, ждала…
Только знаешь, он прошел, этот дождь.
За ночь вымыл тротуар добела.
Так отмыл, что не отыщешь следов
ни от горечи былой, ни от лжи.
А у нас с тобою будет любовь.
Настоящая. Одна на всю жизнь…

…из тысяч чужих сердец
я слышу твоё на стук.
На шею – кольцо из рук,
детдомовкой льну – ОТЕЦ!
Не знаю, кто виноват,
что лучшие годы – врозь.
Ты видишь меня насквозь.
Понятное дело – БРАТ.
Губами коснусь седин,
пусть небо тебя хранит!
Ведь ты мне по крови СЫН,
роднее родной родни.
От холода смертных стуж
укрою тебя собой.
Сын, брат, и отец, и муж…
Пожалуйста, стань судьбой!..

Как из приюта бездомных щенков,
старые книги беру на развале
по три рубля, что тихонько позвали
жалобным взглядом своих корешков.
Рваный Есенин, истерзанный Блок,
я их к груди прижимаю, как мама.
Кто зачитал их до этого срама?
Старая книжка – бродячий щенок…
Мне уж породистых не потянуть,
пусть золоченым своим переплетом
мнимым величием манят кого-то.
Разве в обложке сверкающей суть?..

Расправляю крылья белы.
Словно снежный вихрь поднялся,
оттолкнулась, полетела —
догоняй! А ты остался.
Как снежинка стало тело
легким, точно невесомым.
Ты смотрел, а я летела
по-над речкой, по-над домом.
Ты смотрел, а я летела,
ты кричал мне: не разбейся!
А в ответ тебе звенело:
Ты засмейся! Ты засмейся…
Ветер эхо прочь относит.
Ты кричал, чтоб я вернулась.
Кто-то снизу камень бросил
и попал… И я проснулась…
Наяву под снегом белым,
под ногой, скрипит дорога.
Провожала – вслед смотрела:
Возвращайся, ради Бога!
Пусть усталым, пусть не целым,
пусть не скоро – не печалься.
Ты летел, а я смотрела.
Не разбейся! Возвращайся!

Завтра будет зима. Ах ты, Господи, как это странно —
мы с тобою зимой не встречались еще никогда.
Завтра будет зима, и мои позапрошлые раны
ярко-белым своим забинтуют твои холода.

Завтра будет зима – снег уже приготовился падать,
обнаженные лужи стыдливо уходят под лед.
Завтра будет зима… Ты же сам понимаешь, так надо,
чтобы завтра – зима. И она непременно придет.

Завтра будет зима. Ей навстречу – холодные тени,
опускаются сумерки серым газетным листом.
Завтра будет зима, только это уже не изменит
ни того, что прошло, ни того, что случится потом.

Жизнь – стремительная птаха…
У меня в окне
тает, тает лунный сахар
В чёрной глубине.
Там ещё осталась малость
подсластить слегка.
Всё, о чём давно мечталось,
скрыли облака.
А луна, известно, лгунья,
вот её игра:
новолунье, полнолунье,
черная дыра
в обрамленье звёздных строчек
манит в даль свою.
Только ты не плачь, сыночек,
баюшки-баю…
Это просто ночь такая
темная пришла.
В чёрном небе след растает
белого крыла…

День прожит так, как будто спет
на ноте «си» – легко и звонко,
и голос тоненький ребенка
закончит бережно куплет.
Но за мгновенье до того,
как станет этот день вчерашним,
мне очень холодно и страшно
за эту прожитость его.
Здесь завтра не разбудит свет
ослепших окон взгляд погасший.
Мне очень холодно и страшно,