Григорий Марговский - Тетракатрены

Ростовщику отдав её на откуп,
Отверг святоша статую твою.
С Буонарроти опрокинуть водку б!
Как будто сам нетвёрдо я стою…
Цирцеиного зелья в одиссеях
Отведал я, врагов приобретя,
В общаге, в эмиграциях обеих,
Но и к друзьям тянулся как дитя.
Напрасно козлоногого сатира
Из мрамора ты вырезал. В руке
Алеет кубок. Благо хоть квартира
Есть у меня, бивак на чердаке.
Эх, далека Флоренция, и Бахус
Иной богеме сообщает прыть!..
Мне бабушка твердила: гоиш нахес,
Но я не стану здесь переводить.

Искусство есть попытка приравнять
Деянья наши к вечности природы,
Единственно возможную печать
Я вырезал, преодолев невзгоды.
Теперь они, шестнадцать строк подряд,
Естественности служат в этом мире,
Тоску и радость возведя в квадрат,
Рифмуются, четыре на четыре.
А как ещё нам вызволить, скажи,
Клокочущие помыслы и страсти?
Астральные тела во власти лжи,
Тела людей у истины во власти!
Работая упорно, день за днём,
Ежесекундно жди от слов подарка:
Не холод звёзд Вселенной метроном,
А сердца речь, пылающая жарко!

Вот юноша, Версаля уроженец,
С японской собачонкой на руках.
Взирает беззащитно, как младенец,
Декоративной шёрсткою пропах.
Отец его сбежал на Филиппины.
Мать в Сингапуре. По её стопам,
Сын изучает маркетинг. Пипины
Короткие уже не правят там…
Перепахало Францию наследьем
Колониальным! Да, кивает он,
Безумие, пока в такси мы едем
В обжитый наркомафией район.
Охотничья порода сиба-ину,
Прижал её, хоть кем-то он любим.
Хочу подбодрить, не гоню машину,
А сердце шепчет: Иерусалим!..

Суставы, сухожилья для острастки
Сочленены тончайше, не забудь,
Но нет пределов гибкости гимнастки,
В лучах переливавшейся как ртуть.
Медалей золотых в Олимпиадах
Немерено: не любит уточнять,
И вообще, не переносит на дух
Спортивную разнузданную знать.
Успех мечтал чесать её за ушком,
Да в жилах кровь нерусская, и вот
В бассейне аэробику старушкам
Она который год преподаёт…
Масштаб не тот? Не стоит о масштабе,
Всех вечность уравняет, чёрт возьми.
Зато реально подфартило бабе
И с внуками, и с мужем, и с детьми!

С прекрасной гаитянкою в постели
Очнулся Фёдор. Кофе и пломбир
Так смешивали в детстве. Золотели
На ветках листья. Сокрушался мир.
«Вконец ты чебурахнулся, ехидна!» –
Шепнул он смачно. И, взболтав глясе,
Вдруг села в позу лотоса бесстыдно
Нагая Агнес в царственной красе…
Вчера из бара в бар, на запах виски,
За жрицей вуду следовал москвич,
Не думая о стопроцентном риске
Заполучить ко всем несчастьям ВИЧ.
А нынче… Он позвал тихонько: «Агнес!»
Вновь карусель шальная сорвалась.
И оба знали точно свой диагноз:
Боязнь прервать живительную связь.

«Ты думаешь, я просто разодет
На Хеллоуин и, как паяц, безнравствен?
Бутлегеров шугал ещё мой дед,
Шерифу ой не сахар в этом графстве!
По всем домам винчестеры и шмаль,
Попробуй сунься в боулинг – завалят.
Мочил бы ради герыча Камаль
Дружка Родриго, мускулами налит:
Нет, в пушечное мясо превратив
Пол-округа, взбесили федералов!
Я сына потерял, а мог бы Стив
Шагать тропой семейных идеалов…
Набрякли тучи, аж башка трещит.
Ну, я пошёл, а ты пока прими тут.
Но втихаря. Сам видишь этот щит
На въезде в парк: no alcohol permitted».

Гольдмахер размышляет чуть не вслух,
Жуя огромный сэндвич в перерыве:
«Напрасно я скрипичных двух старух
Подначивал – они стучали Риве.
С тромбоном вышла полная фигня.
Тогда, зашухерив его с флейтисткой,
Я мог бы подмигнуть: мол, на меня
Не обращай вниманья, дальше тискай!
Контрабасиста в фальши уличив,
Зачем я вдарил в ухо барабану?
Червинский, собирая коллектив,
Просёк, что унижаться я не стану…»
Что ж, плакал симфонический оркестр,
Теперь в порту работает Гольдмахер.
А впрочем, как сказал Жозеф де Местр,
Народ с такою властью шёл бы на хер!

Плод манго на столе порозовел,
И из него сочится мирозданье.
Все выходки твои, Иезавель,
Пророками предсказаны заране.
Но там, в окне, отчаянье пруда
Целят волшебно лилии соблазна:
В миг сладости невелика беда
Нечестие, и ты со мной согласна!
Что жертвенник, когда, за гибкий стан
Обняв тебя двумя крылами сразу,
Я верю в святость разнопланетян,
Приблизивших Вселенную к экстазу?
Зарядит дождь – и, каплею упав,