Андрей Казаков - Васюган. Стихи

Мужчина вернулся с картиной домой,
напился из крана сырою водой,
рассматривать начал потом «Апельсины»
и вспомнил, что завтра его именины.
И вспомнил, что в детстве он был музыкантом
и обладал прирождённым талантом,
но время безжалостно было к нему…
«Но почему, – плакал он, – почему?»

Мы все отчаянно желали
наполнить смыслом наши дни.
Костры надежд во тьме пылали,
и были жаркими они!

Высоким было это пламя,
порою жгло края небес.
То ангел нёс над нами знамя,
то вездесущий мелкий бес.

В атаку шли, подняв забрало,
мы штурмовали города.
Мозгов, конечно, не хватало,
но сила-то была всегда.

Костры стремительно сгорели,
в шампуры превратив штыки,
у пепелища мы присели
на углях жарить шашлыки.

Здесь скачет гунн по выжженной земле.
Здесь наши трупы на осинах.
Здесь мыши греются в золе:
моя империя в руинах.

Остатки войск и полководцы
сидят в болотах и трясинах.
Кругом отравлены колодцы:
моя империя в руинах.

Густою кровью крепкий кнут
расставит подписи на спинах.
Вам летописцы не соврут:
моя империя в руинах.

Я сам в подполье. Голова
уже в паучьих паутинах.
К чему здесь лишние слова:
моя империя в руинах.

Приехали под утро на чёрных воронках,
сжимая автоматы в ухоженных руках.
Конкретный был получен чекистами приказ:
кулацким элементам не место среди нас.

Дом лихо оцепили – и мышь не проскользнёт,
и вот вагон столыпинский в Сибирь уже идёт.
Легко тогда входила в любую жизнь тюрьма,
ждала их вонь барачная на станции Зима.

Затянута была страна болотной тиной,
трещали черепа под сталинской дубиной,
в краю лесоповалов, морозов и тайги
бесследно исчезали народные враги.

Кромешный лай овчарок, усиленный конвой,
тебя колючим взглядом царапнул часовой,
но в чём твоя вина, ты не найдёшь ответ,
понятно лишь одно: назад дороги нет.

Разбросаны могилы теперь по всей стране,
погибли в лагерях, кто выжил на войне.
Вот так же был разрушен свирепо и легко
в году сорок девятом дом деда моего.

Последний ряд в кинотеатре,
достань портвейн из рукава.
Мы органичны в этом кадре,
нам там с тобой по двадцать два.

Ножом с бутылок пробки срезав,
мы сделаем по пять глотков,
куём горячее железо,
летим средь рваных облаков.

Соседний ряд, две милых дамы
с испугом смотрят на экран,
сюжет отечественной драмы:
ко дну идёт Левиафан.

Одних с собою увлекает
в таинственную глубину,
других же он благословляет
начать бандитскую войну.

Дождались мы конца сеанса,
из зала вышли в темноту,
и вкус упущенного шанса
в нас сразу вызвал тошноту.

Но отхаркнув кровавой кашей
и утеревшись рукавом,
мы растворяемся в пейзажах,
сменяющихся за окном.

Пройдусь по старым адресам,
прочту три буквы на заборе,
я иногда писал их сам,
когда бывал со всеми в ссоре.

Опять какой-то сорванец
марает краской гладь забора,
и значит, сказке не конец,
возможно, что ещё не скоро.

В субботу днём куплю цветов,
потом на кладбище поеду,
там поброжу среди крестов,
зайду к отцу, друзьям и деду.

Воскресным утром к Иртышу
поеду и поставлю донку,
и другу детства, алкашу,