Валерий Давыдов - Я шёл всё время строго на восток. Стихи о Камчатке

прошли через собачьи лаи,

с отливом синим вороньё.

Земля усталости российской

и человеческой вообще,

где все живые – в чёрном списке

и каждому предъявлен счёт.

Камчатка – скважина дверная

американского замка,

но ключ где – я о том не знаю,

и это тайна на века.

Он есть, волшебный этот ключик,

лежит в каком-то сундуке,

в каком – гадает весь Вилючинск

у капитанов по руке.

Не капитанов – командиров

больших подводных крейсеров,

извечных русских мойдодыров,

что ставят только на зеро.

Всегда гроза в начале мая приятнее, чем снегопад,

Есенину не надо рая, но он не видел этот ад!

Конечно же, не ад кромешный

– просветы в тучах всё же есть,

Но не испытываю нежность и созревает в сердце месть.

Я отомщу родному краю – уеду отдыхать на юг,

Где денег, правда, взять не знаю, что усложняет месть мою.

Но я уеду. Надоело. Ну сколько можно пурговать?

Хотя и не в погоде дело, о ней мы говорим сперва.

Ну, помечтали и – за дело: за мир, за труд и даже май,

Косноязычно, неумело, но только, знаешь, не замай!

Мы разгребаем снег лопатой и долбим лёд её штыком:

Ни перед кем не виноваты и не жалеем ни о ком.

Зима на сердце у России, ну не сказать, конечно, смерть —

И что вокруг заголосили, как будто не в своём уме?

Я сам почти мертвец со стажем, в который раз уже убьют?

Жива, мертва – по мне всё та же, и – дайте родину мою!

А что до юга – то простите, ну кто о юге не мечтал!

И наш духовный предводитель вознёсся с вечного креста.

И тут, глядишь, придёт мессия в просвете между облаков,

Ведь кто-то ворожит России на протяжении веков!

Если ты родился на Камчатке

и при этом сильно нагрешил,

то рискуешь жизненный остаток

в той же самой провести глуши.

Я про жизнь не знаю после смерти,

старость – это самое и есть,

попугай мне вытащил конвертик

на Камчатке до конца осесть.

На краю земли у края жизни!

Ну скажите – разве не мечта?

Умирать положено в отчизне,

даже если это неспроста.

Я хожу, как нищий оборванец,

улыбаюсь искривлённым ртом,

и какой-то ительменский танец

я готов изобразить притом.

Ах, Камчатка! Дьявольское место!

Щиплет веки сероводород,

здесь и люди из другого теста,

всё пропащий в основном народ.

И не нужно никакой Голгофы,

если есть Авачинский вулкан,

где-то там на свете петергофы,

здесь – до горизонта океан!

Грешники в тельняшках и бушлатах

день и ночь на леерах висят,

и не почтальоны виноваты,

если выбывает адресат.

Здесь железной не было дороги,

если честно, и обычной нет,

а посёлки – бывшие остроги,

как в забытой Богом стороне.

Я пляшу свой ительменский танец

у земного диска на краю,

солнце тянет свой протуберанец,

как змею в адамовом раю.

Будто бы объелся мухоморов —

это вам не плохо закусил!

Как певец, который пел о море

и внезапно выбился из сил.

Я простой камчатский бич и грешник,

места нет для нового клейма,

Все мои попытки безуспешны,

лишь бы только не сойти с ума.

А сойду – тут рай для сумасшедших,

тут один сплошной немой восторг,

губернатор как безумный фельдшер

указует дальше на восток.

Я пишу про Камчатку плохие стихи почему-то,

А быть может от долгой зимы я смертельно устал.

И не радует даже апрельское светлое утро,

И сосульки, которые светятся будто хрусталь.

Мне опять не хватает проклятой московской толкучки,

И прогорклого воздуха древней столицы моей,

Волочусь за Москвой, как кобель за весеннею сучкой,

И готов как собака в глаза я заглядывать ей.

Не сказать, что не знал, что такое со мною случится,

Только всё же надеялся – может быть и пронесёт!

Так мечтают о севере все перелётные птицы,

И не думают что предстоит им обратный полёт.

Но пора собираться, дорога пусть даже на запад,

Но зато вместе с солнцем – оно не остынет в пути!

И покажется мне будто я оборвался с этапа,

Хоть с подобных этапов навряд ли возможно сойти.

Пусть прощаться с Камчаткой, я знаю, мне будет тревожно,

А вернуться сюда – это будет проблемой уже,

Будто душу свою достаю из проверенных ножен,

И душе как клинку предстоит засверкать в неглиже.

Ну а кто заточил нас на эти шальные полёты?

Ладно только бы я – человечество мечется всё!

Ожидаешь ответ: почему ты, зачем ты и кто ты,

Отчего же тебя неожиданный ветер несёт?

Ну а что же Камчатка? Тебя ей, наверное, жалко —

Ведь она провожала немало таких навсегда!

Каждый был здесь как будто

никем не оплаченный сталкер,

Что мечтает вернуться когда-нибудь снова сюда.

Я люблю камчатских женщин.

Извините, если что!

Остальных люблю не меньше,

Но немного не за то.

А камчатские красотки,

Как весною черемша

От Лопатки до Чукотки

Пой и радуйся душа!

Узнаю камчатских сразу —

В Шереметьево, везде,

В планетарии с экстазу

Даже имя дам звезде.

И они меня не меньше

Любят, впрочем, как и всех,

У камчатских наших женщин

Хватит и на вас утех.

И не нужно быть вам мачо,

Им достанет рыбака,

Бухта с именем Авача

Будет памятна века!

А сейчас 8 марта,

Черемша под снегом вся,

Почему ж с таким азартом

На Камчатку еду я?

Я раздвигаю горизонты, уехав на Камчатку жить,

Где ветры протыкают зонты, как будто бивнями моржи.

Мне стало тесно на планете, ну где найти такой обзор,

Откуда видно всё на свете: и слава где, и где позор.

А если полечу обратно, закончив миссию свою

Как совершивший подвиг ратный

в своём взаправдашнем бою,

То горизонт опять раздвину, не дав захлопнуться ему,

И те же ветры дунут в спину попутно сердцу моему.

Мне на другой конец планеты зачем-то нужно позарез,

Лечу искать свои ответы навстречу утренней заре.

Потом накопятся вопросы и там, откуда улетел,

Ответы получить непросто на сложные вопросы те.

И снова битва с горизонтом на всём периметре Земли.

Периметр огромной зоны, но только вот огромной ли?

Какого хочется простора, достаточного для ума?

Какая площадь, над которой придётся разогнать туман?

Как ножка циркуля воткнутый я в Шереметьево стою.

До рейса только две минуты… А может, стоило на юг?

Беркуты встали в каре. Будто сказали орланам:

– Вот что ребята, харэ изображать великана!

Беркут поменьше орла, но не уступит добычу,

Будто бы пьют из горла где-то под крыльями птички.

Но белоплечий орлан, как опоздавший на свадьбу

Старший пацан-хулиган из генеральской усадьбы.