Наташа Ройтберг - Третий Полюс. Стихи и рассказы

Нутро твое вывернет качка,
смешав заголовки и сноски.
Подпольным связистом Дубровским
шифруешь пробелы. Как датчик,
отстукиваешь посланья
в неровном чечеточном ритме —
пульсацию внутренней битвы,
прозренья безумства на грани.

Насайтившись и отчатясь,
выходишь из батискафа,
заметив, как вьется по шкафу
рассветная тонкая завязь.

Уже зазвенели трамваи,
шуршат по асфальту шины,
злодеи несут в метро мины
на жертвенный стол Минотавру.

Ты вылез сухим из кожи.
Дежурный потоп «даби-даби»
случится под вечер. По-крабьи
ты косишься на прохожих.

Караваны кочующих знаков наводнили белесое взморье.
Не попал ли в зрачок твой осколок
из мерцающего монитора?
Если так – будет вечной зима, все замерзнет,
Нашу гибель увидят с небес одинокие звезды.

Если так – станем книги жечь и лукавить взглядом,
А прозрачная едкая взвесь в нас осядет ядом.
Но найдется чудак, говорящий всерьез о весне, о лете,
Принимая снежинки то за стрекоз, то за души поэтов.

Он построит плот, скрутит крепкий канат из тины,
Он в открытое море уйдет, раздирая льдины.
Через год доберется туда, где не знают снега,
Где часы из песка, и песок не быстрей солнечного бега,

Где слетая с губ, слова превращаются в камень,
Где в глазах – гаснущий огонь горького познанья,
Где в скитальце признают воскресшего бога
И тотчас об этом напишут в папирусных блогах.

Эй! это я – твоей души остов,
Плакучий Остров,
Терпкий крапленый сердца сок,
Изо всех жил, как угарный Матросов,
Бросаюсь кровавым стуком в висок.

Срываюсь на сверхзвуковые частоты,
Услышь меня! Стынут дороги вен.
У дзота одна пунктирная нота —
Без вариаций и смены тем.

За малым кругом – большой. И – точка.
Прикрытый дрейфом Великий Блеф.
Мотоциклист, гоняющий в бочке,
Мечтает ослепнуть и падать, как снег.

Или – взметнуть ошалелым скорым,
Звезды увидев в прожекторах,
Между Дневным и Ночным Дозором
Неосторожно просыпав прах.

Доктор сказал: «Все не так уж плохо.
Ммм… Болезнь душевного свойства.
Обостренное чувство эпохи.
Хотите, мы удалим у вас остров?»

День и ночь идет караван,
День и ночь я блюю за борт,
Нас не выпустит океан,
Нас не примет аэропорт.

Колесо – это циферблат,
Циферблат – это смерти ось,
Так вертись быстрее стократ,
Время, жалящее насквозь!

Я не помню, когда и как
Буду ранен и где – убит,
Оброненный мною медяк
Станет сверстником пирамид.

Время, я твой верный солдат,
Я – в обрывках памяти снов.
Если нет дороги назад,
К Вечному Пути я готов.

Зачерпнуть бы Звездным Ковшом,
Опьянить себя молоком
И увидеть с самых дальних высот
Дом.

ласковая синяя высь, я молюсь лишь одной тебе,
я гадаю по облакам, по траве, по талой воде,
по деревьям, по годам, по губам,
по морщинам, по чужим городам,
на свечах, на отражениях, на
ранней проседи, остатках вина,
одинокой ночью, суетным днем
лишь о нем, лишь о нем, о нем.

– Еду.
– Когда назад?
– Когда свой цвет изменят глаза.
– Напишешь?
– Рукою по воздуху. Ты этих слов не отыщешь.
– Звони.
– На заставе горят огни.
– Одевайся теплее.
– Уже вечереет.
– Правда, все будет хорошо?
– Но! Пошел!

Утроба утра изрыгнула
к подножью мусорника
склизкое ничто —
ошметок, пол-младенчика.
Успели
полакомиться кошки. На пустырь
Его отнес и прикопал
Ссутулившийся старый дворник.
Напился к вечеру. В бреду угарном
Привиделось ему кошмаром:
по небу,
промозглому и сизому, где звезды —
кровавые болотные комочки,
он убегал от ярости
обезображенных оскалом женщин,
зажав в ладони липкий леденец,
и превращаясь на ходу в клубок
беспомощного сморщенного тельца,
спешащего найти дорогу-выход
утробы из.

не материнское это дело
шататься ночью по городу,
подбирать окурки,
пить с кем попало в сквере,
на детской площадке спать,
прикрывшись ворохом старых газет,
быть разбуженной утром
дворником-эфиопом

«ты же женщина! ты же мать!»
(женьшень?
мать-и-мачеха?)

я гулящая, пропащая,
ненастоящая
ты меня выдумал, милый,
ты меня создал,
ибо ты – космос,
ты огромен и необъятен, как ночное небо,
я собираю-ловлю губами
родинки-звездочки твоего тела

выцеловываю,
вышиваю,
тку,
перелицовываю
полотно-стенограмму нашей судьбы

матери знают голоса всех своих детей
матери помнят голоса всех своих погибших детей
матери слышат голоса всех своих будущих детей