Эльдар Ахадов - Тридцать три. Poetry of the World in Russian

пытаясь дополнить друг друга,

складывая свои дороги и достигнутые цели —

лист за листом, карту за картой

В бесконечную цепь воспоминаний,

Пробуждающих былые раздоры

И напоминающих о том,

Как неустанно продвигаясь,

Никто не сдвинулся ни на пядь,

Что чем дальше уходишь, тем меньше встреч на пути —

Вплоть до тех мест, где тебя уже нет нигде.

Руи Гойяш родился и вырос в Лиссабоне. Затем он изучал право в Коимбрском университете. После чего – вернулся в Лиссабон, чтобы работать адвокатом в течение девяти лет, после чего оставил профессию. В настоящее время он пишет степень доктора философии, после изучения философии в Лиссабонском университете.

Et in Arcadia ego

Далеко-далеко на полянах,

когда счастливая душа была полна энергии и неуязвима,

я незримо следил за бесполезным золотым пламенем

одиноких берёз,

пересекающим небо

города Аркадия.

И потому мы безразличны к молодым; потому

любовь к прекрасному, к покорности ночи мутациям

одиночества, жизнь

это так близко к тому, что происходит,

это то, чего будущее не знает,

пытаясь обмануться по поводу конца будущего.

Но нас тянет к молодым мертвым; мы любим

Пренебрегая краткостью жизни

Доводить себя ошибками до изнеможения.

Это как тёмные изгороди,

примиряющие дух с сердцем – потому что

они окончательны, как голос огранённый другим голосом, это

сердце, наше сердце, которое не размышляет о том, что рождается,

оставляя на пути притягательную розу, которую судьи любят

по той же причине.

С одного конца земли – на другой

вы брели по бесконечной жизни:

изгнанники, страдающие от благочестивой ревности

и бесцельной веры,

арестанты труда, любовники, ворующие лицо любимой.

Вас сопровождали следы тех, у кого нет тени,

глаза, не знающие подлости,

шум железа, звенящего в битве, утвердившей величие

ребячливого Александра, взирающего на Гавгамелы.

Вы отправились в портал перехода на Восток,

не оставляя следов, продолжая наблюдать непрерывно,

и к первой зиме, кардиналами её праха,

приступили к бесконечному походу вторжения

в историю, у которой нет конца.

Вам пришлось узнать, что вечная юность сосны

заметней сквозь слёзы,

что разрушение имён в пасмурном настроении

измеряется без веревок,

а морской бриз благоприятней во вторую Зиму.

Взамен вы преследовали фортуну,

правящую случайным человеком,

прячущимся в мраморных дворцах,

составленных из камней неудачи,

по которым никто никогда прежде не ступал.

Третья Зима открыла вам новое полушарие, а к четвёртой

при отсутствии идеи войны или приказа изменять границы мира

вы решили заняться украшением акведуков покровом ручьёв,

возлежа у бассейна в затянувшейся лихорадке сумерек.

Куда бы вы ни подошли на своём бесцельном пути,

Вам не находилось места, кроме того,

которое исчезает в холодном рассудке,

разветвляющемся, становясь паутиной,

требующей от вас идти дальше, чтобы проходить везде.

И к пятой Зиме, и к шестой, вы наложили швы на раны,

превратив свою кожу в подобие речных изгибов, приветствуя то

что разваливается и, наконец, стали способны со своей верой

мигрантов-ниндзя, к пониманию того,

что всё было потеряно раньше —

в других местах, а до того – ещё в других, и так —

каждое утро, завершающимся другим утром – неопределённо,

как одуванчик – зуб льва, угнетённый поисками

истощившихся жилок неупокоенных.

В мансарде, где бродят день и ночь,

Мерцая в свете давно исчезнувших, укрытых вуалями звёзд,

Безмолвных, проглоченных бездонным временем

У подножия седьмой Зимы,

Ветер, способный резать рожь, известняк и паруса,

Глаголет, гарпуня сердца и раздевая разлетающиеся меридианы,

через четверть века, словно целовавшихся только вчера,

повествуя или умолчав об удовольствии на острие мучений,

нанесённых губам, о которых помнят только женщины,

у смертной водяной мельницы священной Варанаси,

сотрясая пламенем заслуг, выносливости и песен

о начале и конце вашей власти на земле.

Не существует ничего, что не имело бы своего начала.

Даже прозрачные светящиеся пятна в безбрежной дали

подобны морскому песку текущему из неведомых пределов

мы видим лишь часть того что происходило до нас

если поля в ливонии становятся полями в мазурии

если мозаика тёплых бассейнов сглаживается

и кроме того есть кладбища следующие за кладбищами

а посреди них замерший на лету от безветрия листопад

если солнце – свет оливкового масла на крошках хлеба

или отблески волн на стенах Эльсинора;

если сюжет смерти везде одинаков,

что в глазницах черепа шута, что в таллиннском гейтере,

что в сосновых шишках, на пустынных кольцах дорог,

мы моделируем одно и тоже, просочившееся из другого.

Даже против собственной воли или будучи тенями

разделяющими наши шаги на кукурузных полях