Александр Кругленя - Коромисло

туда, где ему каждый скрип будет рад,

туда, где его уважают.

послушно, на части разорванный сын,

в родительский дом возвратится:

– ты где пропадал?

– а всё ждал… ждал весны…

– моя перелётная птица…

стадион-удав:

тысячу болельщиков

за раз – и замер

#хайку

Представься мне, словно ты

Желающая объятий,

Изъятий моих и взятий

В цепях моей темноты.

Раскрой свои лепестки

Для пчел моих наслаждений,

Как будто бы день весенний

Коснулся твоей щеки.

И я растворюсь в тебе,

Себя оставляя в старом,

Тебя забирая даром,

Покорный своей судьбе.

Представься мне, словно ты

Душа моя наизнанку,

Капкан и моя приманка,

Забравшая весь мой стыд.

Представь, словно я, как ты —

Единое целое тело,

Которое нужно сделать

Из общей уже мечты.

Ты радостная, а я

Тебя отражаю грустью,

Мы, слившиеся два устья,

В одно. Мы вдвоем – семья.

Мои стихи похожи

На день, который прожит.

Для многих я – прохожий

Случайный, ну и что же?

А кто-нибудь заметит

И все же обернется.

Мои стихи – как сети,

Закинутые в социум.

Прохожие обвиты

Моим стихом. Им в душу

Я проливаю литры

Поэзии, как в душе.

Мои стихи похожи

На поры нашей кожи.

Хороший стих – как о́жил,

Или ожи́л прохожий.

Мои стихи похожи

На день, который прожит.

Для многих я – прохожий

Случайный, ну и что же?

Я согреваю словом —

Задумчивым, бодрящим,

Заезженным и новым —

Случайных проходящих.

И кто-то повернется,

Улыбкой мне ответит —

Светлее станет социум

На загнанной планете.

если сутки длиною в год;

если ночь – словно бы зима;

если утро весною пахнет;

день, как лето, расцветом дел

перекатится в вечер-осень,

значит, я для тебя – твой Бог:

ночью порчу тебе прическу,

наслаждаясь, что это – я;

утром, словно весною, мою,

освежая весь лесопарк;

днем в делах, что не замечаю,

как всё лето проходит вскользь;

осенью же – я точно знаю —

расцветает листва, и ты

свои волосы распускаешь,

сняв заколки – пора цветов

завершилась, и я, как Бог,

обнимаю весь лес – зимою

я ему и тебе

нужнее.

#верлибр

Бог, глядя на бутыль Земли,

обращается к Солнцу:

– Ох, сомелье, сомелье…

неси мне бутылку синего

и атмосферного

земного вина…

вкрути свой солнечный луч

штопором в мякоть неба,

и пусть пеной игристого

станут перистые

облака

#верблибр

раньше женщин учили

при виде мужчины

прятать глаза

в пол

в церкви меня научили

склонять свою голову,

опуская глаза

детей в художественной школе

учат показывать тени,

пряча источник света за картиной

#верблибр

скрестили две шпаги (здесь)х(сейчас)

фехтовальщик Миг

и фехтовальщик Тысячелетие

взрослая Вечность улыбается:

два ребенка, кроха Миг и старший Тысячелетие,

напротив Вечности – малыши

#верблибр

умершее тело —

забытая страна чьей-то жизни

#верблибр

ты стоишь у реки – ноги босые

прикасаются нежно к волне.

я старательно новые способы

отыскать попытаюсь, чтоб мне

прикоснуться к ногам твоим девичьим,

намекнуть, что они созданы,

так, как черный квадрат – для Малевича,

для меня,

строки будущих книг.

ты стоишь у реки, наслаждаешься

нежным трепетным шумом волны,

и немного горда, и важна ещё,

губы краской и медом полны.

я вплетусь незаметно в ворсистые

согревающие дом твой ковры.

я коснусь твоих ног, словно пристани,

так, как волны целуют обрыв.

словно мост разводной, волны мыслями

разведу я и смело пойду,

прикасание волн к тебе смыслами

наполняя, как тело – наш дух,

и коснется тебя моя искренность

и душевность, и где-то внутри

у тебя серебристыми искрами

чувства вспыхнут, и сердце зари

искупается в небе, и пёрышки

неба нежно коснутся тебя —

раньше было лишь маленьким зёрнышком,

а сегодня – длиной в твою прядь.

прикоснусь к этой пряди я брызгами,

моросящим и теплым дождем,

пока ты еще там же,

у пристани,

меня так же,

по-прежнему,

ждешь.

Я приближаюсь к возрасту отца,

И даже если путь посередине,

Все больше старятся черты лица

И с каждым новым годом взгляд мой стынет.

Я приближаюсь к возрасту отца,

Когда покинул я, гонимый Богом,

Родителей, застывших у крыльца,

Со взглядом, уже нежным, а не строгим.

Отец тогда был лет так сорока,

А я примерно – годиков под двадцать, —

Но всё же усмотрел издалека,

Как не хотел отец мой расставаться.

Я приближаюсь к возрасту отца.

Сегодня возраст мой – уже под сорок.

Все меньше я похож на сорванца,

Мечтающим стать кинорежиссером.

Все больше понимаю, как строга,

Не мать, и даже не отец, а доля,

Выманивая нас из очага —

Лет в двадцать – с выражением довольным…

В моей жизни опять началось безразличье

Под названием странным – без снега декабрь,

Обнаженные зимы уже всем привычны,

Точно так же без лунок осталась река.

Безразлично холодное поле озимых

Прикасается к небу, чтоб выпросить снег.

А живые ли зерна в земле, может снимок

Показать, или явится нам по весне.

Настроения нет. Золотистая осень

Навсегда поглотила в себя серебро.

В шубы нынче одетые только лишь сосны,

Из зеленого меха у них гардероб.

А у всех остальных – полуголых и голых —

Как у поля с озимыми, – только душа

Нараспашку открытая. Чем вам не поле?

Выйди сам и попробуй в нем не задрожать.

Безразличия полные крутятся люди.

Им согреться попроще – одежда и дом,

Теплый чай, согревающий чей-то рассудок,

Охлаждаемый, если захочется, льдом.

Стало всем все равно, безразличные лица

Не хотят даже слышать и мозг свой ломать,

Отчего в наше время черна, словно злится,

Вся природа и, в частности, эта зима.

я нарисую кистью пустоту

и в центре пустоты поставлю пару

(его, ее), вселю в них дух

и дорисую возле них гитару.

он улыбнется мне, взглянув наверх,

и его пальцы побегут по струнам,