Юлия Савранская - Книга вечера. Стихотворения

В той поднебесной стороне,
в той жизни странной,
цветок усталый на столе,
была желанной.

Но – шаг к блаженной нищете,
и все сначала —
ищу в колодезной воде
первоначала.

Золото ливней, живая земля.
Там где мы были, была ли я?
Леса дремотность, шёпот зимы.
Там, где жила я, жили ли мы?

Смерчем сонливым, нефтью в песке
встречи желанной жду налегке,
легкого бриза в светлых волнах,
тоненькой спички в детских руках..

Не этот дом, так тот,
не это небо, так другое,
то здесь, то там,
как тень дождя,
как ожерелье голубое,
кочующее по плечам,
по белым, смуглым, золотистым
красавиц, отлучившихся в былое.
Беспамятство…

Я молчу.
Вздувшейся тенью лежит,
Кольца развив, натянувшись струной,
Дорога.
Чей-то взгляд
Задрожит,
Соскользнет
С ее лезвия вниз,
В шарик пурпурного цвета,
В немой
Колокол сплавясь,
И разлетаясь
Над головой
Радугой полутонов.

Над моей головой…

Вот мне уже грозит
последнего безумства
расплывчатая тень.
Так северный олень
в полярном предвечерье
на запад повернет тяжелые рога.
Оттуда тьма ползет
и множит отраженья,
и инеем струит молчание по мхам…

Вот кончился вечер, и я
к окну подхожу и думаю —
это сейчас начнется…
Глаза смеялись того, кто принес
стихи о пурпурной розе
и каплю росы с ее лепестков…
Та роза давно умерла
а запах ее мне вернули
принес его дождь в это утро
и долго бродил под окном
пока я не улыбнулась.

Как медленно стекает к рукояти
по волоску невидимому дождевая капля.
И смех высок, и одиноко длится
в стенах дворцовых. Голубая птица
комком трепещущим сползает по стеклу
куда-то вниз, прощая миру все,
опять все в мире перепутав.
Жизнь, и свобода, и стекло —
все запеклось в крови,
все в ней соединилось и срослось…

А мир, прощенный, молча наблюдал
С той стороны стекла…

Как снежинка в снегу,
лежу —
в твоей памяти.
Предпоследним сном,
каждый раз безнадежно забытым,
выхожу
в твою полночь.
Я печальна всегда,
но эту печаль не узнать.
Оттого так прекрасен снег,
опускаясь на землю,
поднимаясь на небо,
каждый раз возвращаясь туда,
где когда-то он не был…

Вижу закат, немею —
медленно гаснут краски,
но за последнюю крепко
держится сонное небо.
Тонкая нить Ариадны
в зыбких путях сновидца —
выйти из ночи и снова
встретиться с этой землей.

Что-то случилось.
Мягкость ли воздуха,
или соленость
юной воды —
легким ожогом…
Или следы
ящерок синих у линии берега
окаменели…

Там были мы.

Нас было много,
но с той поры,
как подступать стало к небу
море,
суша, туманясь, —
к нашим крылам
(ног еще не было,
как и сомнений…),
стаи в смятенье
заторопились
на юг.

Долго кружили
над ласковой бездной,
в недра ее голоса опрокинув,
зная, что больше не будут ни звать,
ни отзываться —
те,
кем мы были…

Медленно медленно
шаг за шагом
поднимая невидящие глаза
к невидимому небу
двигаюсь к югу

легко легко
йота за йотой
протягивая пальцы
на которых растут глаза
в сторону света

Она не знала, что была второй женой,
но что-то ее явно беспокоило.
Наверное, поэтому она часами
бродила по пустому дому,
когда ты уходил по делам.

Она была просто невыносима.
Заглядывая во все углы,
она перетряхивала белье,
гремела пустыми флаконами в ванной,
искала письма или счета.

Конечно, она не нашла ничего,
кроме разорванной нитки жемчуга
в ящике старого бюро.
Сначала ей показалось, что этого довольно,
и она села на пол, чтобы поплакать.

Потом решила, что это глупо —
вот так сидеть на полу, в слезах,
с белой бусиной на ладони.

Она поправила волосы перед зеркалом,
принесла из мокрого сада цветы
и, поставив их в вазу с водой,
принялась нанизывать жемчуг
на новую прочную нитку…