Анатолий Баландин - Порыв. Избранная лирика

Живи и здравствуй, милая Светлана!
Будь словно май, в котором рождена!
Пусть будет ярким солнцем осянна
вся жизнь твоя, прекрасна и полна!
Дари свой свет вокруг тебя живущим,
в сияньи этом легче им идти.
Не поскупись и впереди идущим
ты озари остаток их пути.
Пусть в этот день, повторенный без счета,
вся жизнь вокруг ликует и поет,
и так же пусть тебя поздравит кто-то
и в строчки сердце выложит своё.

Вот мой бинокль – прими в честь дня рожденья,
как знак признанья, или просто так,
и вспоминай те странные мгновенья,
когда любил тебя один чудак.

Возьми его, дарю мою святыню —
из всех вещей, что вижу я вокруг,
лишь он один единственный доныне
хранит прикосновенья милых рук.

Его я вынимаю из футляра,
и сердце растревожено стучит,
следы твоих ресниц на окулярах
мне жгут глаза и застилают вид.

Надеюсь я в минуту расставанья:
тебе ясней поможет видеть он
мою любовь с большого расстоянья,
к тому же, если глаз вооружен.

Я верю, что, хотя едва ли скоро,
когда-нибудь ты бросишь ясный взгляд,
преодолев годов и вёрст просторы,
не только ввысь, вперед, но и назад.

Расскажешь ты своим счастливым детям
о том, кто только о тебе мечтал,
жил для тебя одной на белом свете,
стихи писал и лекции читал.

В этом жарком июле
даже ветры не дули —
разъярилось светило,
сердце мне иссушило
в этом жарком июле…

В знойном мареве сосны,
очертанья теряя,
спят, весну вспоминая,
майских вод изобилье.
В знойном мареве сосны
покрываются пылью.

Где вы, летние ливни?
Где вы, грозы и грады?
Дайте влаги губам,
дайте телу прохлады,
благодатные ливни!

Мне б дождя хоть на час! —
нет его и в помине,
вопиющего глас,
не услышат в пустыне.

Речную воду вспарывая килем,
я вспоминаю краткий наш маршрут
в тот ясный день, когда вы подарили
мне час, прошедший в несколько минут.
Блестели волны, солнце улыбалось —
заветной встречи ждал я две весны,
но в памяти моей одно осталось:
вы были молчаливы и грустны,
когда с улыбкой школьницы прилежной
и, на прощанье не махнув рукой,
вы растворились в зелени прибрежной,
оставив мне лишь небо над рекой.
И снова впереди рябили мели,
пустое время тягостно текло,
и место в лодке там, где вы сидели,
теряло невозвратное тепло.

Тебе не зря даны инициалы,
не верю я, что в том намека нет,
на «С» прекрасных, сильных слов немало:
СУДЬБА,
СИЯНЬЕ,
СОЛНЦЕ,
СЧАСТЬЕ,
СВЕТ.
И это все с тобой ко мне явилось,
смятенно
сердце
страстное
стучит.
Тебе вся жизнь дарована на милость,
забыты
СТРАХ,
СВОБОДА,
СОВЕСТЬ,
СТЫД.
И что в ответ? Лишь
сдержанность и
строгость,
о чем-то кроме и мечтать не смей!
Ну, что ж, отдам тебе еще немного —
свои
СТРАДАНЬЯ,
СЛЕЗЫ,
СТОН и
СМЕРТЬ.

Прости меня,
что дерзко так вознесся,
поднялся ввысь,
хотя лежал в пыли,
что, сделав крылья,
устремился к Солнцу,
презрев все блага
матери-Земли.
Пусть воск моих
несовершенных крыльев
растает от небесного огня,
пускай в лицо
весь жар свой Солнце выльет,
пусть в мертвый пепел
превратит меня —
мне все равно,
я жизнь свою не в силах
влачить вдали от Солнца моего.
Испепели меня,
мое Светило,
и больше пусть не будет ничего!

Нет, любовь – не хрустальная ваза:
урони – и кусков не собрать.
Рождена не гостям для показа
дорогой безделушкой стоять.
Не художник искусной рукою
вывел грани на глади стекла,
а была она вечно такою,
и такой на меня снизошла.
Вещество ее прочно, бесценно,
в испытаньях, не дрогнув, стоит,
нипочем ему щелочь измены
и кислоты разлук и обид.
Не вредят ей неловкие руки,
не пристанет к ней липкая грязь,
не зачахнет с тоски и от скуки,
все снесет, ничего не боясь.
Пыль с нее не стирали ни разу —
чистоту свою вечно хранит.
Да, любовь не хрустальная ваза,
что пустая в серванте стоит.

Пуля при паденьи, на излете,
скорость потерявшая в полете,
прежде чем в листве сухой зарыться,
шевельнула перышки жар-птицы.

Было то как ветра дуновенье —
цело-невредимо оперенье,
не слыхала мертвого шуршанья
птица, окруженная сияньем.

Жизнь! Ты словно выстрел без прицела
пулею шальною пролетела.

Мне б теперь в траве сухой зарыться
где-нибудь у ног прекрасной птицы…

Над разбуженной тундрой
плывет заполярное солнце —
яркий свет,
но тепла, как всегда, маловато.
Долгим днем непрерывным
полярное лето несется:
как давно был восход,
но как не хочу я заката!

Тундра ловит тепло,
покрывается буйно цветами,
к солнцу стланник кедровый
с надеждою ветви вздымает,
всё торопится жить,
согреваясь косыми лучами,
хоть внизу мерзлота,
но все семена вызревают!

В тундре жизни моей
я, словно стланник кедровый,
к тебе,
заполярному солнцу,
неверному свету,
тянущий тонкие ветви
и вечно готовый
вновь распластаться под снегом —
до нового лета.

Перед тобой – души моей стриптиз,
все чувства в ней в движеньи обнаженном,
но ты ко мне не хочешь снизойти,
как будто я чумной иль прокаженный.

Вот жизнь моя – тебе я всю отдам:
разменивай и трать по усмотренью,
остаток выбрось, как ненужный хлам,
когда захочешь – и без сожаленья.

Я за нее не назначаю цен
и возмещенья не прошу за муки,
не надо подаянья мне взамен
в миг жалости каприза или скуки.

Люблю тебя пылко и нежно,
лелею безмерную страсть,
и знаю, что мне неизбежно
в огне том сгореть и пропасть.

Как жажду я радостной встречи,
но ты мне не хочешь помочь!
Я б мог тебе жаркие речи
шептать, как безумный, всю ночь,

Я был бы безудержно смелым,
чтоб кровь застучала в висках,
чтоб плавилась ты и горела
в моих ненасытных руках.