Валерий Бронников - Архангельская губерния – родина Ломоносова

Машина вильнула по скользкому насту,
Её занесло, потащило в кювет,
Воткнулась неловко вся в снежную пасту,
Оставив в сугробе проторенный след.

Какое-то время копали, толкали,
Пытаясь обратно войти в колею.
Прошло полчаса, но совсем не устали,
И есть результат – он не равен нулю.

Опять подминают дорогу колёса,
И Пинежья виден бескрайний простор,
Здесь стройные сосны и снежные плёса
Вдоль поймы реки распрекрасный обзор.

Наш гид и поводырь, всё та же Татьяна,
Энергии и оптимизма полна,
Она – героиня большого экрана
Иль словно цунами – большая волна:

Хлопочет и кормит, знакомит с посёлком,
Его чудесами, людьми, стариной;
На ветре с морозцем и зимнем, и колком,
Становится Веркола очень родной!

А вечером люди собрались послушать
Гостей Лешуконья, себя показать.
И песни проникли собравшимся в души,
А, может, и стих – не помеха, как знать?

Потом Алексей свет Евгеньевич Алин,
Великий талант широчайшей души,
Предстал, молвил слово своё перед нами,
Народное слово в таёжной тиши.

А утром поход в монастырь, зал музея,
Где детством дохнуло, где школьный есть класс —
Разумное, доброе, вечное сеял
Давно, в прошлом веке, но радует глаз.

До Ваймуши быстро по трассе домчали,
Где долго работал большой леспромхоз.
Итог для него оказался печален:
Не мог утянуть он с реформами воз.

Музей же остался, начинкой богатый,
Наш гид, прям, царица и кладезь добра.
Жаль, времени было совсем маловато
Послушать о предках и жизни села.

Узнать о событиях очень далёких,
О храмах сгоревших, проклятьях дедов,
Об омутах Пинеги, плёсах глубоких,
О предках, вдохнувших жизнь в дебри лесов.

Закончили встречу мы песней и чаем,
Ждал «круглый» под занавес вечером стол.
Опять, как родных, хлебом-солью встречали,
Серьёзный с талантами шёл разговор.

Создать в Карпогорах подобную «Вашку» —
Препятствий не видно ни капли больших,
А всем начинающим делать поблажку:
Шедевры рождаются в массе других.

Опять колея, что-то вдруг распуржилось,
Местами совсем полотно замело.
И масса с небес с земным снегом сдружилась,
Глядим – бензовоз с трассы в бок унесло.

Лежит среди ночи в канаве, скучает —
Обычный пейзаж на таёжном пути,
А нас Лешукония вскоре встречает:
Дома. Лай собачий. Сугробы. Огни.

Скромная в Пинежье есть деревенька,
Баньки уютные, бор из сосны.
Перед порогом крылечко, ступенька,
В доме просторно, тепло до весны.

Люди радушные в пинежской Верколе,
Впрочем, на Севере принято так.
Жизнь на виду, словно видишь всё в зеркале,
Чем-то прославился – скажут: «Чудак!»

Артемиев есть монастырь в отдалении,
Знает историю всяк сторожил.
В этом на Пинеге славном селении
Фёдор Абрамов писатель и жил.

В Верколе малая Родина Фёдора,
Тихий, в зелёных лугах, уголок.
Нет в живописных угодьях повтора,
Здесь красоты нашей северной впрок.

Гости приезжие нынче нередкие
С весей соседних, столичной Москвы.
Люди живут, как далёкие предки,
С лета до осени, вновь до весны!

Распустили листочки весною берёзы,
Миновала зима, солнце рано встаёт.
Ветераны не станут лить горькие слёзы
По ушедшим годам – это крепкий народ!

Седина на висках, но глаза молодые,
А душа не стареет и жаждет любви.
Вспомним годы труда – годы наши лихие,
За детей нам не стыдно, гордимся детьми.

Время меряет жизнь и оценит заслуги,
Кто и как на Земле гордо вычертит след?
Повзрослели друзья, старше стали подруги,
А для внуков, конечно, мы – бабушка, дед.

Дождалось таёжное царство царевну
Средь многих других кандидатов на трон.
А век двадцать первый ждёт новую смену
Взамен кандидатов прошедших времён.

Пора бы вздохнуть полной грудью, поверив,
Что время настало все камни собрать;
Открыть в лучший мир затворённые двери,
Забыть про дороги и снова летать!

Царевна не Марья, как в сказках бывает,
Но муж-баянист настоящий Иван,
Растянет меха и душа заиграет.
Не надо реформ – друг в деревне баян!

И травы взойдут, запоют сенокосы,
Лошадки послушно по лугу пройдут.
Поутру заблещут на зореньке росы.
Как хочется снова забытых минут!

Река забурлит – заснуют теплоходы,
Бурёнки на дойку придут с молоком.
А пава на троне – не милость природы,
Ведь все в детстве бегали мы босиком!

Смотрю с тоской, не с радостью,
На эти торжества:
Неужли этой малостью
Деревня и жива?

А что вы тоскуете ныне по дому,
По речкам таёжным, лугам и полям?
Ужель это надо «мигранту» седому,
Всё бросив в деревне, ища путь к рублям?

Таких очень много: устроившись где-то,
Вдали от родительских гнёзд и забот,
Ища в этом смысл и уют для поэта,
Забыв, что в деревню никто не придёт.

Никто не обнимет у дома берёзку,
Не встанет поутру, умывшись росой,
Легко не заменит прогнившую доску,
Ведь дом сиротою оставлен родной!

А кто здесь пахать должен, сеять?
Не вы ли, живущие всласть в городах?
Совхоз не хотите хранить и лелеять,
Оставив его без людей умирать.

Коров ныне съели, людей не осталось,
Дома заколочены, в стужу тоска.
Кто ныне остался – подкралась к ним старость,
Им праздник в деревне, как птицам весна!

Не ждите, родные, что дяде чужому
Нужны ваши грядки, мычанье коров,
Тропинка от поля к крылечку родному
И вечный привычный зуд-писк комаров!

Вернитесь, вспашите, посейте, пожните!
И будет родная деревня жива! —
Сейчас, как я понял, вы это хотите —
И будет здесь жизнь, а не просто слова!

Двиной величавой гордится наш город.
Тепло. Снова май, на реке ледоход.
Архангельск красив, и совсем уж не молод —
Ворота на Север, полярный оплот.