Марк Финсбури - Лестница в небеса

Ну, вот и всё, и занавес упал…
Разлуки час, пустых надежд финал.
А ветер чувств, запутавшийся в сеть,
Песчаных замков след успел стереть…

И вот – молчанье… Ночь и тишина.
А мне в ночи слеза твоя видна —
Она мольбою к небу вознеслась,
Как будто просит милости для нас.

Тиха морская гладь, туманна мгла,
И мы – два одиноких корабля,
Плывём с тобой неведомо куда,
Холодным светом нас ведёт звезда.

Мы навсегда расстанемся опять,
С надеждой продолжая встречи ждать…
И вновь – молчанье, ночь и тишина,
И – времени безмолвная стена…

Вот девица росла и румянилась,
Да созрела и в пляс ударилась.
Вся оделась в одежды пёстрые,
Бубенцы зазвенели звонкие.

Щёлкнет пальцами длинными с перстнями —
Разверзаются хляби небесные.
Каблучками пристукнет чёрными —
Взвоет ветер псами бездомными.

Под дождём танцевала с ветрами,
Лишь бы дни не казались серыми.
Да руками своими, ветками,
Угощала плодами спелыми.

Но ветра и дожди холодные
Все одежды сорвали мокрые.
Осень душу мою взъерошила
Да в постели морозные бросила.

Почему? Отчего
Так нелепо смещается время,
Не звенит за окном
Сладкозвучная песня апреля?

Почему? Отчего
Прорастать не торопится семя?
Не войти в колею,
Не попасть, не пристроиться в стремя.
Только начал разбег,
И уже истекло твоё время.

Почему? Отчего
Ты добраться не можешь до цели?
А кому-то везёт —
Он шутя разбивает мишени.

Почему? Отчего
Одному только встать бы с постели,
А другому с небес бы на землю,
Третьи вовсе, как факел, сгорели?..

Это всё потому,
Просто всё оттого,
Чтобы мог ты спросить —
Почему?.. Отчего?..

Мелодия забытая слышна,
Мотив знакомый в воздухе кружится,
В импровизациях немыслимых Творца
Мелькают интервалы, ритмы, лица.

Влезаю снова в чей-то до мажор,
Но понимаю после очень быстро:
Он превратился для кого-то в ми минор,
Звучит печально, искренне и чисто.

Фламенко и восток, мотив еврейский…
На низкий старт я со второй ступени низкой
Срываюсь вспять, чтоб снова вверх упасть —
Мне так знаком мой ми минор фригийский.

Осенний Лондон. Грусть гоня,
Один по улицам брожу.
Вот – кладбище Хайгейт, и я,
Сорвав цветок, сюда вхожу…

Нет, фильмы ужасов во мне
Не пробуждали интерес,
А тут так явно, не во сне,
Я чувствую – они все здесь!

Унылые ряды гробниц
Обвиты лентами лиан.
Не помня временных границ,
Безмолвствует могильный стан.

Стволы деревьев к облакам
Шатры могучих крон несут,
И робким солнечным лучам
Нельзя пробиться сквозь листву.

Царит здесь вечный полумрак
И вечный ледяной покой,
Никто не потревожит прах
Тех, кто лежит в земле сырой.

Здесь, позабыв огонь вражды
И спрятав распри под кресты,
Спят пролетарские вожди,
Спят короли, тузы, шуты.

И принц, и нищий – все равны,
Равны должник здесь и банкир.
И нет причины для войны —
Здесь нерушимый вечный мир.

Иду к могиле и на ней
Читаю: «Карл Генрих Маркс»,
В былом – могильщик королей,
Гонитель буржуазных масс.

А грозный бородатый лик
За всем здесь будто бы следит.
Нет, он не умер и не сник —
Он просто сном спокойным спит…

Пройдут когда-нибудь дожди,
С гробниц молчанье унесут —
Вновь пролетарские вожди
Поднимутся и в бой пойдут.

И поведут опять полки,
Как сотни лет тому назад.
И снова встретят их штыки,
И – в небо журавли взлетят…

И снова из людских костей
Построят чудный город-сад,
Наговорят опять речей
О славном мужестве солдат.

А просвещённые сыны
Сплетут трактаты о любви,
О том, как предков развели
Длиннобородые волхвы…

Она долго ждала,
Но всё зря – он не смог.
Он хотел, но над городом смог.

Серой мглы пелена застелила глаза,
Небеса вдалеке и не видно огня,
Лишь вода да над городом смог.

Он всё тешил себя —
Есть, мол, выход всегда,
Если входа найти вновь не смог…

Он не понял, что смог
Притаился в душе,
Потому и не смог,
И казалось везде

Смог и нету огня,
Лишь тумана кругом пелена.

Закрылись шторы летние,
Осенняя тоска
В снега укрылась белые
И снится ей весна.

Когда повсюду дивные
Распустятся цветы,
И песней соловьиною
Наполнятся сады.

Качнулись шторы летние —
Позёмкою пыля,
Грядёт метель последняя
В нарядах февраля.

Вот подобрался крадучись
Из-за угла к ней март —
Весна кипит от радости,
В снегах ручьи журчат.

Апрель же без стеснения
Сорвал с зимы меха,
А май уже последние
Ей произнёс слова.

С июня и до августа
Царили лета дни.
В похмелье погружались мы,
Нам пели соловьи.

Закрылись шторы летние —
Осенняя тоска
В снега укрылась белые
И снится ей весна…

Я молчаньем своим всколыхну тишину.
Всё, что нажито честным, безмолвным трудом,
Без остатка лишь ей я теперь отдаю,
Застилая ей путь молчаливым песком.

В молчаливых садах мы с ней днём посидим,
О былом и грядущем я буду молчать.
Суету прогоню я молчаньем своим,
Молча будут вьюны её дом обвивать.

В молчаливых цепях я предстану рабом.
Молчаливые кольца я ей подарю.
На пути появлюсь молчаливым крестом,
Ожерельем молчанья её обниму.

А уж ночью смолчу так смолчу обо всём:
О несчастной судьбе, о тоскливой луне.
За обман буду жечь молчаливым огнём.
Не кричи, помолчи – я ж теперь в тишине.

И о главном смолчав, я смолчу о смешном —
Что когда-то, как конь, предавал тишину.
Но теперь всё ушло, унеслось журавлём.
Погрустив о былом, я с тобою молчу…