Кирилл Станишевский - Квадролиум – Космическая роза

Навивая страстный скрежет пыли.

Если особь не в состоянии выдвинуть когерентное суждение о прошлом, не охватывает его опытом и памятью или в достаточной степени информативно, то данная особь не в состоянии выдвинуть продуктивное прогнозирование или предсказательное суждение о перспективе тех событий, которые проистекают из причинных оснований непознанного прошлого/информации о нём и вытекающего из такового настоящего логически имеющего причинно-следственную связь с логикой прошедших событий, где пренебрежение данным принципом в пользу прихоти закономерно ошибочно или даже ущербно.

Богиня и поэт.

Как же смог бы удивить? До невозможности уняться! Каковой сердечной пылкостью любить, чтоб в изгнании скитаться?

Мне не видно, приоткройте занавес сценический, где актёры ещё в роли не вникли, словно полусогнутый зародыш в утробе, ему слышны лишь отголоски зрителей, их сплетни и россказни резонируя пронизывают стены, застывшие в них росписи.

Раз! И зрелище возникло, наливая жаром паническим кровь, ваши чувства, ваши вольности, и всё мигом сникло, больше нет ничего, лишь аккомпанементы вспыхнули сопровождая вопли новоявленной стихии.

Из-за тьмы мерцает блеск пары глаз и хриплый возглас содрогает кроны: "Я ненасытная хищная морда, хочу изречь не малость толка".

Что же высловить в ответ, каковую ересь, чем сущность сию встрепенуть, чем задеть её произвольность?:

"И как ты здесь в миг грядущий устремившись, очутилось, скользя сквозь кулуары небытия, и не сочти за милость, но диалог возник не зря в просторах рассечённых, ведь кто, откуда и куда, каковы предлоги, неизвестно, эта уместная молва в тот же миг проникла в безызвестность".

Глаза ярчайшие прикрылись, но обнажился образ тот, что некогда явившись облаком проникся светом предо мной и вымолвил: "Здесь только ты и я, но не быть предрешённости, всё возникает воссиявши, ровно во все стороны от центра отдаляясь, лишь потому, что утопая в нём, всё меняется и всё по новому, жесты творчества пылают".

Ух уж дерзкая молва, должно быть её истоки из предтечей бытия, у самих порогов его логова. Но кто подскажет, коль не этот край, ударяясь о который, уцелеть дано чему-то одному, а может ни тому и ни другому?: "Что есть самая безумная мечта?"

Изверглась в новь молва с буйствующей поточностью перебивая мыслей лад: "Безконечность до сих пор не преодолена! Всё есть вследствие того! Проблема лишь в том, что не по нашей воле.

Мы производная констатация вероятная в эквиваленте с безконечность, но я бы поменял местами роли,

Сия динамика предстаёт нашим и вселенским произволом, изобилующим соучастием осознанным и непредрешённым, вероятность осмысленности осмысленна самой вероятностью, она воплощена текущим воплощением, инертным потоком, но собою в себе же распознанным, как некоей плетущейся сложностью".

– Явиться? – вопрошает незримое.

– Я не понимаю Вас, сей голос мне неведом. – Возник ответ смыслом зыблемым из неоткуда.

– Может ли родиться то, что знает своё рождение? Можно ли понять то, что не предстало пониманием? Лишь закономерность последовательная даёт простор для осознания, но само становление никогда не предрешено. И этого то стоит, сплетений и терний преграждающих полнолунный лик тенями ветвей пред взором.

Как вас похитить, божественность, если порывы жаркого пыла оскоплены бюрократической лихвой и цепями абстракций на уровне звероподобной неврологии?

Не кража, не убийство, тюремная скука за пределами тюрьмы.

– Лучше любоваться издали. Я плохо выношу людей когда они находятся в непосредственной близости, но не всех, лишь тех, что путают заборы с ментальными границами. – Неведомое сущностью существо произрекло.

– Царство лишается восхитительности поддаваясь инертному разложению, это его гибель, это его гной,

Да и я вовсе не людской, и мы не увидимся должно быть.

Загадки моих пьес пускай в глуши веков поникнут,

И этот миг пускай утонет в вас, и каждый тот, кто возомнил хоть нечто более постигнутого, распознает тоже тот же час.

– Судя по культивируемым вами образам, вероятно я похожу на нечто, к чему вы внутренне интуитивно стремитесь. Не исключено, что соответствую тому в действительности.

Но образам лучше оставаться виртуализированными, а бытийность и так нами пронизана, что стоит гораздо большего.

– И этот миг пускай в глуши веков возникнет со звоном колокольни резонирующих ласк,

Нет образов, которые я предпочёл бы культивировать,

Картины и рифмы говорят со мной сквозь века, и я проникшись диалогом побеспокоил вас.

– Понимаю, прежде чем смогу сказать, это препятствие между словами и ментальностью.

– Вы любите море? И любите ли вы? Почему всякое болестное страстями пены морской не обвито?

– Невиданно, немыслимо, непоколебима жизнью стать.

– Даже звезды друг друга разрушают, даже свет во тьме изогнут,

Он золотом плесканий разорванных себе жизнь у небытия вымаливает,

Его поспель вспять повёрнута, она разгоняется, но затухая,

Состраданию нет места в любви, оно иссякает когда океаны берегов лишаются,

Так звёзды сияя безмерности отдаются,

Я всё мечтаю стать художником, да времени не нахожу, эту жизнь рисовать люблю,

Думаю, стоит это делать с натуры,

Явись, богиня, явись!

Вдохновлять мазки живой плотью, пахучей, сочной,

Дабы взыскать в тонах красок соответствие ей.

– Что делать с любовью? – вопрошает летящая мимо души наивность.

Доносится такой ответ: "Всё само проходит, проходит с жизнью вместе."

– Я не коснулась вас, и вы меня не коснитесь, это не порука, а фарс, и он для меня восхитителен. Скрашивание вечерка витиеватыми разговорами, что тоже случается в нашем мире.

– Не те гарцевые площади ныне! Ну что за извилистость линий, нарушение законов ровных помыслов? Плотские эстетизмы, как припадки, вспотели ладони кривые.

– Ужасно!

– Ужас имеет более внушительные признаки.

Думаю, это из той же жестокости сюжетной, любвеобильной и изувечивающей.

Так и воспоминания порой дороже плоти,

Я чаю в дамах много разочарованности, гораздо больше, чем их приверженность любви, они недостаточно любвеобильны были и все покинули меня, как покидает пыль пиджак встряхнувшийся безжалостным хлопком кисти,

И теперь отныне, мой удел Богиня, и вся моя жизнь для неё, вся моя суть её поиск.

Ваши прелести, да ваши только, им сверкать и пениться, как пенятся волны о береговую линию истираясь,

Но в чём выражена та пощада моей природы, коя вам так нестерпимо зрится?

Только губы алые, за них уже убиться.