Валерий Бронников - Лешукония

Несётся из Удоры сорок семь десять,
Нагружены фляги и разный там хлам:
Успеть на работу, прикинуть всё, взвесить.
Начальница строгая, фрау-мадам!

Ноль восемь и девять совсем старый красный
И красная «Нива» ноль восемь и семь
Тихонечко едут и это прекрасно,
От этого хуже не будет совсем!

Сто три – водовозка снуёт деловито,
Шестьсот три – «буханка» пылит взад-вперед,
Пятьсот пятьдесят завывает сердито.
Кто знает, куда их судьба занесет?

Двухсотый УАЗик мелькает всё утро.
Смешно, но ему быть таким до конца.
«Двухсотый» – звучит как-то вяло, понуро,
На номере тлен и из шлака пыльца.

Проносятся сонно куда-то машины,
Мельком показав всем свои номера,
И тихо стихает шуршанье резины
Вдали, там, где всходит над лесом луна!

Засулье – так зовётся луг
В излучине реки.
Его зовут так все вокруг,
Так звали старики.

Трава чуть выше пояса,
А иногда по грудь.
Ковер цветов – сама краса,
А гнуса просто жуть!

Разлив бескрайней желтизны,
Куда ни кинь свой взор.
От луга свежесть новизны,
Трава – цветной узор.

Табово-озеро вдали,
Вокруг ивняк-забор.
Кусты от сглаза сберегли
Озёрных недр простор.

Раскинул гриву рыжий конь,
Хвостом гоняет мух.
На фоне луга конь – огонь,
Простор – его пастух.

Гуляет ветер над травой,
Подсушит влагу рос.
Наступит летний, жаркий зной,
Начнется сенокос!

Туман опоздал со своим появленьем,
Команда дана, лайнер ринулся вверх,
Но вот же беда, может быть наважденье,
Вернулся обратно, свершил кто-то грех!

Обидно, внизу где-то пункт назначенья,
Свалился туман, не видать полосы.
Пора принимать однозначно решенье,
Невольно пилот посмотрел на часы.

Среди пассажиров Артур Чилингаров
И свита особ, что помельче, при нём.
Но ранги не внемлют частоты радаров.
Сказал вслух диспетчер: «Мы лайнер вернём!»

Второй раз полёт проходил без тумана,
Посадка средь ёлок на ось полосы.
И вот на перрон наяву, без обмана,
Сошёл Чилингаров, без лишней красы.

Встречают. Хлеб. Соль. Русский хор, как обычно.
Снимают кино и берут интервью.
Держать на перроне людей неприлично,
Увозят в большой дом, где чаю нальют.

Поездки и встречи, решенье вопросов,
А вечером в клубе при всех разговор.
Коронный вопрос для Единых всех Россов:
«Когда одолеем разруху и мор?»

Сидят ветераны, Квашнин-однокашник,
Элита деревни – большая семья.
Совет депутату – вернуть весь загашник,
Что съела внезапно реформа-свинья.

Вернуть к нам на Север достаток и радость,
Хозяйства, работу, все льготы, жильё.
Там разве не видят, что с Севером сталось?
А может, и видят, но как-то не всё.

Гость, в общем, на Севере очень желанный,
Он в дар получил небольшой сувенир:
Для русской души туесок деревянный,
Чтоб думал про Север с московских квартир.

И снова туман, самолёту задержка,
Октябрь и не греет холодный бетон.
От нас депутат уезжает, не пешка:
Артур Чилингаров. Пустеет перрон.

Володя зашёл, как всегда, с прибауткой:
«Готовьте, хозяева, хлеб мне и соль!»
Сказал не всерьёз, как бы походя, шуткой,
Но шутка сыграла здесь главную роль.

Обед, так обед – гость всегда в доме праздник!
«А чем угощать-то? – Шаром покати!»
Нет в доме колбас, яств и пряностей разных,
Детишки на сёмге привыкли расти.

Хозяева встретили гостя радушно,
Решили, что будет крестьянский обед.
Уютно, приветливо и простодушно
Возглавил застолье седой сельский дед.

Простой, незатейливый стол деревенский,
Да лавки на ножках вдоль чинно легли,
А там, во главе, стульчик выгнутый венский,
Расставили мебель в избе, как смогли.

Шмат сёмги нарезан большими кусками,
Из моря рыбёшка, поморский засол.
Привыкли делиться, чем Бог дал, с гостями,
В итоге: заставлен посудой весь стол.

Картошка дымится, хлеб горкой ломтями,
Огурчики в банке, а в миске икра,
Тарелка с большими из рек «харьюзами».
Всё просто и скромно – природа дала.

На выбор есть супчик на плитке куриный,
Уха из налима, да лося губа,
Парная свинина, капусты лист дивный,
Карась и две щуки на кромке стола.

Сметана и творог, в тарелочках студень,
Запить есть кисель, крепкий чай, молоко.
Обед весь нехитрый по скромности чуден,
Как видите – жить на селе нелегко!

«Садись-ка, Володя, за стол, не побрезгуй!» —
Хозяин рукой мужика пригласил, —
«Крестьянской традиции, друг, соответствуй,
Отведать хлеб-соль наш найди в себе сил.

Нет в доме у нас, как в Москве, изобилья:
бананов, «Макдональдов», синих котлет;
Нет красок в еде и добавок засилья,
Простой наш крестьянский и скромный обед!»

Привыкли на севере скромно питаться:
Картошка в мундире да сёмга, да чай!
Для гостя хозяева рады стараться:
«Садись, друг любезный, садись не серчай!»

Картошка дымится, хлеб горкой ломтями,
Огурчики в банке, а в миске икра,
Тарелка с большими из рек «харьюзами»
Всё просто и скромно – природа дала.

На выбор есть супчик на плитке куриный,
Уха из налима, да лося губа,
Парная свинина, капусты лист дивный,
Карась и две щуки на кромке стола.

Мезень с Вашкой воедино,
Ниже Шумбалки родной,
Живописною картиной
Слились в стрежень золотой.

Распростерлась зелень луга
За широкой речкой Вашкой.
Полюбили мы друг друга,
А любовь сладка, как бражка.