Сергей Яременко - Осень в фиолетовых чернилах. Стихи и рассказы

И в коме глубокой ни ест, ни пьет,

На вентиляции лёгких,

В упор никого не узнает,

И все тяжелее вздохи.

И в очертаниях нет краёв,

В сердце холодном пусто…

А в нацарапанном слове – любовь,

Только значение чувства.

Бродит одна среди трех миров,

По коридорам пустынным,

Не помня молитвы, живительных слов,

И Бога заветное имя.

О войне не расскажешь словами,

Разговор будет скучен и пресен.

И её не украсишь стихами,

И не сложишь счастливую песню.

И укутавшись западным ветром,

Весь пропитанный порохом едким,

Не сразишь её подвигом смертным,

Не порадуешь выстрелом метким.

И не вырвешь из адского круга,

Из шального бессмертия мая,

Закадычного, верного друга,

Что тебя, как никто понимает.

И кому это только все надо?

Позабыты и смерти, и беды.

Но брусчатка гудит от парада,

Грезя новой войной и Победой.

О войне эту правду кто знает,

Тот глазами, застывшими плачет.

И военные дни вспоминая,

Ордена свои бережно прячет.

Январского хлебнув вина,

Калина первый раз хмельна.

В снегу рубиновые грозди,

Дрожат на утреннем морозе.

В её желаньях молчаливых,

Я слышу дерзкие мотивы.

Цвета надежды – акварели,

До этого мерцали еле,

И повинуясь сердца стуку,

Беру я гроздь калины в руку,

Пейзажа в линиях невинных,

Всплывают новые картины.

Срываю ягоды губами,

Гонимый жаждой и мечтами,

Дыханьем ветра опален,

И кажется, что я влюблен,

Созревший совершать грехи

И новые писать стихи.

От ягод ледяных простужен,

Я вновь реальностью разбужен,

Всё получил чего хотел,

И сердце снова не удел,

А вкус любви поблекнет вскоре,

Оставив на губах лишь горечь.

Когда хоронили отца,

Мне девять лет, ему сорок,

Весною под знаком тельца,

Свежий земли пригорок…

Колышется ленты канва

На красном черные рюши.

Прощальные скорби слова,

И вздохи, рвущие душу…

И мелочи медная горсть,

Падает в чёрную яму,

И эхом за несколько верст,

Летят причитания мамы…

Мне кажется, что никогда

Не отпущу её руку…

И в детское сердце беда

Зашла на пару с разлукой.

Отца моего больше нет,

Надгробное покрывало

И желтых тюльпанов цвет

В памяти только осталось.

И брат, как-то горько, сказал:

– Давай принимай эстафету,

Стихи наш отец сочинял

И ты может станешь поэтом!

Я не заплакал тогда едва,

Себя ощутив одиноким

И вышли из сердца слова —

Стиха неровные строки.

«Сижу на заборе

ноги свеся,

У меня большое горе,

я потерял отца.

Он умер в электричке,

ехав, домой…

Сижу я по привычке

мотая ногой…»

Да и чем тут не зашивай,

На сердце детскую рану,

Мне не нравится месяц май,

И запах желтых тюльпанов.

Куролесица, куролесица,

Нескончаемых дел череда,

По спиральной карабкаюсь

лестнице,

На заброшенный, пыльный

чердак.

Сколько хлама тут и забытого,

И ненужных, потёртых вещей,

Сколько мелкого, габаритного,

От замков поржавевших ключей.

И амбиций бетоном залитые,

И замоленных наспех грехов.

Обещаний за годы забытые,

Белых крыльев не знавших

ветров…

Сколько мыслей благих и

измученных,

И шафрана пожухлой листвы,

Монотонного и певучего

И хореев из туч грозовых.

И мелодий огромное множество,

И аккордов гитарных страстей,

И пацанских историй – художества,

И портретов ушедших друзей.

Куролесица, куролесица,

Нескончаемых дел череда,

Я все чаще взбираюсь по лестнице,

На загруженный хламом чердак…

Ловлю серебряную нить,

В эфире пальцами сухими,

Чтоб душу рифмой опалить,

Лаская взорами немыми.

Глоток полухмельных чернил,

Перо летящее с обрыва,

Чтоб под аккорды верных лир,

Болело сердце без отрыва.

Я отнесу стихи на суд,

Едва проснувшихся присяжных,

Чтоб эксгумировали суть,

Сатиры аксиом бумажных.

Залью сухим вином огонь,

И эйфории быстротечность,

Чтоб новый стих был обречён,

Оригинальностью на вечность.

За земные горизонты

Побежала полоса,

Счастье залпом выпиваю,

Что есть силы разбегаюсь

И взлетаю в небеса…

Я лечу над полем взлётным,

Подымаясь смело ввысь.

Тут рукой подать до рая,

И мне кажется земная,

Неприкаянною жизнь…

Я случайно обнаружил,

Крылья за своей спиной,

В чудеса совсем не веря,

На стихи лишь тратил перья,

думал раньше, что земной….

В голубые горизонты

Убегает полоса,

Если правильны расчеты,

То в душе мы людилёты,

Всем по силам небеса!

Сквозь тьму ослепших глаз,

Наполненных тоскою,

Где бьется ум в сетях,

Не зная, как служить,

Пытаюсь разглядеть

Оставленной звездою,

Еле заметный след,

Нихромовую нить.

И в омуте глухом

Я рву вселенский вакуум,

В гвоздях распятых рук,

Не замечая кровь

И броситься готов

В безжалостную драку,

С любым, чтобы добыть

Бессмертную любовь.

Брожу один во тьме

Эфирных коридоров,

Среди чужих теней,

Вдыхая холод снов

И безответно верю,

Что встречу её скоро

И этот миг один

Сто жизней ждать готов.

Моей печали семена

Упали в чернозем небрежно.

Из прошлого стоит стена,

Бетона серые тона…

Цена заплачена сполна,

В ней замурованы надежды…

С карниза млечного пути

Разбрасывал бездарно звезды,

Я рвал нейлоновую нить

И мог любить и не любить,

Я мог прощать или казнить

И проиграть всё виртуозно.

И думал может отмолю

Крест положа на грудь сакральный

И что когда-то полюблю,

А все долги сведу к нулю

И бренный мир благословлю

Своей мелодией банальной.

Моей печали семена

Упали в чернозем небрежно.

Из прошлого стоит стена,

Бетона серые тона…

Цена заплачена сполна,

В ней замурованы надежды…

Все понимают – положено,

Кушать детям мороженое!

Но папы и мамы не знают,

Что дети его обожают.

Это не борщ и котлеты,

Ни макароны с омлетом

Взрослым совсем не понятно,

Что есть его очень приятно.

Повышает оно настроение,

Улучшает и слух, и зрение,

Что оно от любой болезни

И есть его очень полезно.

Всем бабушкам это известно,

В мороженом сила и честность,

Кусать и лизать его можно,

Понять это вовсе не сложно.

Внуку, как это положено,

Купила бабуля мороженое