Александр Клюквин - Последний Дон Кихот

А чувства и восторги как тогда!

Быть может для кого-то это глупость,

А мне же эта глупость дорогА.

Вот здесь я с мамой шёл до карусели

И лепетал о радости своей,

Когда в качели-лодочки мы сели —

Ведь был я адмиралом всех морей!

Как и тогда «кутузовский» фонтанчик

Стремится ввысь потоком серебра.

В руке, как и тогда, пломбир-стаканчик,

А небо преисполнено добра.

Резвятся у лося смешные карапузы,

Купаясь в безмятежности гурьбой.

Я благодарен им за эти узы,

Что приглашают в сказку, как домой…

Святая крепость созерцает

Бегущие вперёд года.

Лихие дни не порицает,

Но помнить будет их всегда.

Раздавшись в дали синевою,

Граничит ими свой чертог.

Гранита вечной чередою

Надёжно стелит свой порог.

Вздыхает важностью историй,

Хранимых в памяти веков.

И лабиринтами подворий

Петляют клочья облаков.

Лепнины вычурных фронтонов

Теснят отрадный небосвод.

Фигурный кров резных балконов

Кружит неспешный хоровод.

Фасады, знавшие величье

Эпохи грозного Петра,

Несут с тех пор своё обличье,

В их окнах вензелей игра.

Заборной ковки паутина

Играет, бликами искрясь.

Как маслом писана картина

Плывёт во взоре чуть ленясь.

Влекут всё дальше мостовые,

Уютом благостным дыша.

И фонари, как постовые,

Огнём мерцают неспеша.

Резные белые пилоны

Бегут загадочной тесьмой.

И крыш блестящие короны

Пленяют черепиц гульбой.

Сквозь арки каменных ваяний

Ведёт загадка вглубь времён.

Ансамбль искусных рук деяний,

Как символ эр запечатлён.

Витает умиротвореньем

Гостеприимный града дух.

Тревожит душу впечатленьем,

Хоть ненавязчив, нем и глух…

Седого облака знаменье

Пронзает Олафа игла.

Венчая неповиновенье,

Несётся ввысь её стрела.

И под таким надёжным кровом

Таится главный наш герой.

О нём и будет дальше слово

Слагаться рифмою простой…

Шагая ветхою ступенью

Среди замшелых древних стен,

Он вниз спускался лёгкой тенью,

Покинув сна короткий плен.

Влекомый летним променадом,

По залам шествует, спеша.

В предчувствии свиданья с градом,

Чертог свой мерит чуть дыша.

Каменья северной твердыни

Ласкает вскользь его рука.

Любовь свежа в ней и поныне,

Спустя почтенные века.

Сквозь арки кованых узоров

В молчаньи правит мерный ход.

В гранит зелёных косогоров

Всё также бьёт настырность вод.

Он светлым взором обнимает

Абрис высоких куполов.

И, поклонившись, вновь шагает

По перепутью двух миров.

Даруют глазу наслажденье

Короны изумрудных древ.

Залива синь, как наважденье,

Ласкает душу нараспев.

Улыбкой красоте ответив,

Шагнул на панцирь мостовой.

Измену в городе приметив

И, потеряв тотчас покой,

Прошествовал вперёд немного,

Всмотрелся в треснувший фасад.

Седые брови схмурил строго-

Не ведал больших он досад.

Он помнил войны и раздоры,

Что посещали этот край.

Но даже вражеские своры

Архитектурный чтили рай.

В раздумьях тяжких устремился

В любимый некогда поход.

Теперь весь город изменился,

Ослеп живущий в нём народ.

Когда то свежестью блистала

Лепнина эркеров чудных.

Теперь мораль совсем упала

В глазах старинных стен немых.

Покрыта зеленью невзрачной

Торжественность нагих скульптур.

Всё тлеет паутиной мрачной

Пришедшей худшей из культур.

С потухшим и слезливым взглядом

Идёт щербатой мостовой.

Разруха и упадок рядом

Взывают к совести людской.

В соседстве с памятью историй

Надменно вычурность стоит.

Не зная затхлости задворий,

Мерцаньем фальши глаз манит.

Смятённый пафосом двуличным,

С вопросом смотрит на людей.

Пытаясь к варварству привычным

Внушить страдание очей.

Но только дикость эгоизма

Ответом бьёт по правде дней.

Не чтят прислужники цинизма

Величье Родины своей.

Бессилье города родного

Перед глухонемой толпой

Несёт крестом уже так много

Надежды лет своей тропой.

И он, обидой сокрушённый,

Рыдая сердца не жалел.

Людьми без душ любви лишённый,

Вернулся в замковый удел.

И там никем не лицезримый

Сидел на пенном берегу.

Печальный и неповторимый,

И превратившийся в слугу.

Никто вовеки не узнает,

Кто сердцем в камень здесь застыл.

Лишь в подсознании витает,

Что это город сам и был…

Не на асфальт окурок бросил —

А в душу многих горожан —

Ботинком сверху поелозил,

И усмехнулся хулиган.

«Какая жуть, какая гадость», —

Брезгливо думал грязетвор,

– «Поубирали бы хоть малость

Кричащий мусорный позор».

Он пнул в сердцах пустую банку,

Под лавку ловко ей попав.

И принял гордую осанку,

В себе героя увидав.

Ну как же, он очистил город

От скверны брошенной другим.

И появился «веский» повод

Себя почувствовать благим.

Но тут мальчишка, мелкий школьник,

Всё настроение сломал —

Нагнулся маленький крамольник

И банку мятую поднял.

Дошёл до урны, обернулся,

На хулигана поглядел -

Смотри, мол, я не промахнулся…

И хулиган вдруг покраснел.

И понял он, красивый город

Зависит впредь и от него.

Теперь с окурком в зной и в холод —

До урны, только и всего!

Пышно стелется зелень коврами,

Растворяясь неспешно вдали.

То лесами цветёт, то лугами,

В благодарность просторам земли.

Свежескошенных трав ароматы

Заставляют чуть глубже дышать.

Песне клевера с нотками мяты

Не устанет душа подпевать.

Разольется сердечной балладой

Созерцанье пейзажей родных.

В них и гордость моя, и отрада,

И торжественность истин простых.

Шелестят ли тревожно берёзы,

Прогибаясь под силой ветров.

Или майские буйствуют грозы

Словно искры гигантских костров —

В одинаковом трепете буду

Восторгаться величием мест,

Где Господь завещал сбыться чуду

И природу посеял окрест.

Будь то воды реки безымянной

Или золото хлебных полей.

Будь то краски весны долгожданной

Или краски осенних аллей —

Невозможно насытить красою

Благодарные Богу глаза.

Лишь дрожит в них невольной слезою

Вековечных небес бирюза.

Оставайся же кладезем света,

Береги все родные края.

Процветанья и долгие лета!

Будь здорова, Россия моя!

Зашумели берёзы и клёны,

Зашептали баллады дожди.

Ветра вольного томные стоны

Отзываются эхом в груди.

Нет, не грусть, не тоска, не уныние!

Ностальгия владычет в душе!