Андрей Саенко - Блины и комья. Важные стихи

Когда признаешь наконец-то,
Что никакой ты не поэт,
Не из того ты слеплен теста,
Не тот ты вытащил билет,

Что всё написанное – шлаки,
И миллион таких как ты,
Что ты не так воспринял знаки,
Ниспосланные с высоты,

И вдруг найдёшь в себе паяца,
Поймешь, что ты в искусстве – клерк,
И перехочется смеяться
Над мадригалами коллег,

И вспомнишь, как когда-то прежде
Ты знал, но мысли эти гнал,
Что, хоть меня на части режьте,
Но стих бездарный – криминал,

Поймёшь, что врут тебе родные,
Друзья родных и их друзья,
И сочинительству отныне
Заявишь жёсткое «нельзя»,

Что смерть забвенью мусор скормит,
Да и тебя, лишь пульс твой стих…
Вот тут и жахнет непокорный
И гениальный первый Стих.

Вторая жизни половина
С тобой случается, когда
Приходит осень не с повинной,
Как было в прошлые года,

И сердце не щемит как прежде
Прекрасным танцем листопад,
И вовсе нет конца надежде,
И ты не плачешь невпопад.

Мелькнув последнею блесною,
Утихнет жар. И в этот миг
Ты станешь зиму ждать с весною,
А лето – только после них.

Этим утром особенно воздух прозрачен и ясен,
Неподвижен, беззвучен… И видится из-под руки:
Пробивается свет как крапива меж дачных балясин,
Огибая преграды законам любым вопреки.

А над ним, над домами, в холодных космических высях
Из-за этого воздуха словно теплей и светлей:
Это лёд отчуждения вдруг испарился и высох,
Обнаружив единую твердь из магнитных полей.

Холод жмётся пугливо в тени возле кафельных стенок,
Возле мусорных баков, но ты на него не смотри,
Ведь такой голубой бесконечный глубинный оттенок
В этом небе, что хочется плакать от счастья внутри.

Так спокойно и так очевидно давно не бывало,
Долгожданный ответ на мучительный вечный вопрос.
Мягко стелет над миром космическое покрывало
Подзабытый старик, что седой бородою зарос.

Москву… хочу любить издалека,
Как любят солнце или облака,
Но слишком приближаться к ней не стоит.
Припомнит всякий несколько историй
Про слёзы в главном городе страны,
Про «без любви», «без денег», «без вины».

Москву хочу любить издалека,
За диссонанс кремлёвского звонка,
Что отмеряет время в старой башне,
За непрерывный, как сироп от кашля,
Поток таких угрюмых новостей,
Что и здоровый упадёт в постель.

Москву хочу любить издалека,
Как любит нас, всё яростней пока,
Тягучее безмерное Замкадье,
За то, что только здесь еда и платье,
И чёрный нал и чёрный криминал,
И в главном храме очередь менял.

Москву хочу любить издалека,
Не ведая дрянного гопака
И с этой пляской несогласных маршей,
В метро не перемалываясь фаршем,
И не желая встречному: «умри!»…
Москву любить так сложно изнутри.

Одетую в казённые шелка
Москву хочу любить издалека,
Всё очевидней в суть вещей вникая,
Но противоположности смыкая, —
Не говорить, не слышать, не смотреть! —
От ненависти в шаге замереть.

Солнце в небе. Навесов плеск,
Гул прибоя и гальки щебет.
Слышишь музыку здешних мест?
Всё звучит. Даже солнце в небе.

В соль по вкусу песок добавь,
В ткани, волосы и постели.
Переплавь пустившихся вплавь
По играющей акварели.

Солнце, галька, песок, вода —
Словно ноты тягучей песни.
Кажется, будет так всегда.
Даже если «всегда» исчезнет.

Жар не в тягость. Покой не в лень.
Жизнь течёт, но стоит на месте.
Завтра будет вчерашний день.
Разойдёмся и будем вместе.

На днях я встретил Шахрина
У самой синагоги.
Всплеснул руками – ни хрена! —
И этот «из немногих»?!

Чуть пригляделся – не вопрос,
Сомнений не осталось:
Черноволос и горбонос,
Плюс скрытая картавость.

Я сам с собою говорил,
Глазам своим не веря:
Выходит, русский наш Шахрин
Всё время был евреем?!

Но мысль одна живёт, маня
В спокойствия чертоги:
Ведь повстречал и он меня
У самой синагоги…

Что-то кануло в водную гладь,
И бежит суетливо кругами
След того, что ни тронуть руками,
Ни умом или взглядом объять.

И от этого муть под водой,
И тревожная зыбь лихорадит
Не ответа, не истины ради
Первозданный бесстрастный покой.