Владислав Савенко - Море крылатое

Горит в ночи моя лампада,
Горит, да не коптит,
Иного света мне не надо
На сумрачном пути.
В пещерах темных, ночью длинной
Молитвенная песнь.
И пахнет масло в сердце глины,
И слышится: Аз есмь…
И нет ни боли, ни распада,
Лишь Благодать да тишь.
Горит в ночи моя лампада,
И ты, душа, горишь!

Когда на белом пустыре
Пустыни, созданной из снега,
Моя не тень бежит ночлега,
И спотыкается. Быстрей
С плеча слетают месяца,
И стаей птичьей мчатся годы,
А сердце, ожидая коды,
Как уголек спешит мерцать.
Какой я музыкой палим?
Какой звездою окольцован?
Кому звучит моя канцона?
В ней весь мой путь, и Бог-то с ним!

Не потеряться, не пропасть,
Не растерять крупицы счастья!
Какая все-таки напасть
Быть в этом мире только частью!
Быть всем – удел небытия,
Ничем – буддийской притчей всуе…
Но прошлое меня рисует
Лишь тем, кем быть обязан я.
Мой долг – мой волк, моя печаль…
И что там, в будущем, маячит?
И падает закат с плеча,
И ночь рассвет, как сына, нянчит.

Пахнет тщедушный запах сигарет,
Калитка скрипнет, ворон подмигнет.
Я головой кручу – тебя здесь нет,
И лет минувших не приметен гнет.
А небо надувает паруса,
И облака торопят свой фрегат
За берега, одетые в леса,
За тропы, что слагались наугад…
И певчих птиц неукротимый хор
Из солнца и весны веревки вьет.
Как странно, что я дожил до сих пор.
Как призрачно видение мое!
Ах, мама, я теряю образ твой!
Слова, как корни, сохнут и молчат…
Летит цветок на небо, Иван-Чай, —
Твой силуэт, твой выдох неземной.

Я – пробка в бутылке, что так и не выпита мной,
Ковчег, о котором не смел и подумывать Ной,
И в трубочку мира дыши иль уже не дыши,
Последнего слова и то поспешают лишить…
Последнюю азбуку вышьют наколкой в плече,
Слова из нее холодеют, да все горячей,
О том, что и осени просинь, и весен туман
Все дальше от сердца, почти безразличные к нам.
Рисунок на пробке – слова ли, зигзаги ветвей?
Здесь птицы сновали и тем показались умней,
Что жизнь перелетная их даже в мертвой петле,
Лишь символ свободы, что призван вернуться к земле.

Жизнь изживать – тонка ее пружина,
Безбожно сложен, ложен механизм.
Хоть куклой обожаемой кружи нам,
Хоть падай со скалы безумной вниз,
Не наверстать упущенные годы,
Не извести помарок всех и клякс…
Как с детства повелось: вот этот – лодырь,
А этот вот – трудяга, здесь не клясть!
Сгореть оценкам всем в прицеле взгляда,
А запах гари ходит по пятам…
Но истина не требует наряда,
А где она – как впредь, неясно нам!

Оглянусь, а за левым плечом полумрак.
Это черт или нечет? По нервам – сквозняк…
И закат за окном так легко умирал,
А листвы и ветров так певуча возня.
Оглянусь, и от призраков спасу уж нет,
Все чего-нибудь просят, куда-то зовут.
От себя самого не уехать южней,
А к себе самому не вернутся – не ждут.
Без оглядки и сны не приходят ко мне,
Оглянусь, и поплыли в немое кино,
Только некуда плыть, коль давно уж на дне,
И сюжеты всех снов мне известны давно.

Березки – лишь подсвечники, и листья
Чуть обозначились зеленым огоньком…
Грущу я, сожалею ли о ком?
А все душой стремлюсь как будто вниз я.
И что Весна? Поляны зеленей,
Согласен птичий хор, и солнце жарче,
А жизнь вертится быстрей, и звонче шар чем,
И аромат цветов просеян в ней.
Бог-шмель гудит, сестра-пчела колдует,
Прозрачен воздух, как хрусталик, чист,
И сквозь листву прорезались лучи,
И в этом крошеве огней к тебе иду я.

Отпустило. Теплеет земля
И ручьи побежали быстрее,
Обозначились почки, и я
Их, касаясь, теплом своим грею.
Это коконы бабочек, их
Крылья-листья расправятся скоро.
Этот вечер доверчив и тих,
Нет ни битв, ни сомнений, ни спора…
Мамы нет, без нее мне впервой
Побрататься с весной – незадача,
И, склонившись едва, надо мной,
Плачут сосны-сироты на даче.

В эту чащу вхожу я все чаще, и чаща
Мне не кажется спящей или молчащей:
Щебет птиц, шорох веток, и даже я верю —
Ощущаю, в земле как сжимаются черви.
И береза играет на призрачной скрипке,
Между сосен органом льет музыку ветер.
И в моем безголосом, безвыходном крике
Есть мелодия леса, да кто бы заметил!
Молоко облаков превращается в творог,
Что закатом, как лезвием огненным, вспорот.
Я домой принесу, словно птицей кричащей,
Этот вечный мотив, эту исповедь чащи.

Все дороги мои – недотроги,
Не пройти по ним без хулы,
Даже камни их, ох, как строги,
Травы их злобной склокой полны.
Чертыхается вслед кустарник:
– Ты нам всем здесь – предатель и враг!
И мне странно, что я, как странник,
До сих пор не упал в овраг.
Будут ноги шаркать, убоги,
Потеряют следы в пыли…
Недотроги – мои дороги —
Между мной и тобой легли.

Жизнь чужую, конечно, возможно и взвесить,
Оценить по сравнению с жизнью своей,
И других, и героев романов, Блаженною вестью,
Бесконечных свидетельств из царства теней.
И понять: все течет, и всегда, дорожая,
Даже твой самосуд переменчив и лжив,
И любая судьба – лишь формально – чужая,
Сопричастна твоей, лишь покуда ты жив.

Фасады, чьи красоты не бедны,
И площадей парадное убранство,
Но ты пространству будешь как лекарство
Бескрайней протяженностью воды!
И, как инсульты, в каждом островке
Воспоминания с фонариками вспыхнут,
И мне ли здесь теперь искать иных пут?
Пусть жизни часть осталась вдалеке,
Но я вернулся к этим берегам
Каналов, рек, царей и коновалов…
Не все великое мы постигаем в малом,
И всех путей не сбросить в Инстаграм.
Парит мой город, как кораблик в небе,
Плывет под парусами облаков,
Мы всякий раз встречаемся легко,
Да от разлук добыть инъекций где бы?

А на снегу растаяли слова.
И что писать, коль некому прочесть?
А над челом святящийся овал,
Пусть не про миф, а все-таки про честь!
Подснежник мои песни допоет,
С иконы улыбнется Николай,
Луна, закатный источая йод,
Излечит волчий вой и песий лай.
А за околицей неведомы миры,
Их запах делит чей-то костерок,
И тени наши движутся, и мы
Самим себе, возможно, поперек.

Зеркала, коридор из зеркал,
И свеча горит вдалеке.
Я не часто в судьбу вникал,
Потому и жил налегке.
И кружила шарманка дней
Непутевую песнь свою,
Я почти побратался с ней,
Но теперь ее не узнаю.
И не помнит сердце мотив,
А вдали погасла свеча.
В темноте как тебя найти,
Неожиданно и сгоряча?
Пахнет дым твоих сигарет,
Ты выходишь из темноты…
Этот воздух тобой согрет,
Только в нем потерялась ты.