Сергей Москвич - Блики

Припев:
Пусть на елках вовсю пузырятся шары,
И под дребезг огней из Бенгала
Мы летим через ночь, словно в тартарары,
Украшеньем блестящего бала.

Иссяк родник, как разговор в пути
С попутчицей, имеющей ребенка.
Его вы начинали очень тонко,
А он споткнулся о ребенка и затих,
Прикрыв себя обрывками сетей…

Иссяк родник, как умер старый дом,
Ресницы досок опустив на окна,
От старости скосившись и намокнув.
И двери открываются с трудом,
И некому креститься от чертей…

Иссяк родник, как смех у сироты,
Как сладкое от детства слово «мама».
А рты зажаты плотно и упрямо,
И руки прикрывают лоскуты
От взглядов, как от бешеных плетей…

Иссяк родник, как пожилой солдат,
Убитый в наступленьи незаметно.
Который умер не картинно, не бессмертно,
А просто каплею скользнул с кусочка льда
В бесчисленную лужицу смертей…

Иссяк родник, окончен разговор,
Упал солдат, и покосились двери,
И смех застыл, как неуклюжий вор,
В дверях украденное превратив в потерю.

Краб – нахрапист и храбр,
Клацнет клешней – долой голова.
Храм – корабль пуст, чист,
Как желудок, который голодовал.

Юн капитан – голубые глаза,
В светлых глазах – гроза и азарт!
И краб на кокарде храбр,
И храбр капитан юный,
А море – пустыня, а волны – дюны,
И шторм – только раз плюнуть.

Что? Шторм?
Свечи смерчей?
Трус бледнеет и сквозь одежду.
В ничейной воде не бывает ничьей,
Так не бывает, чтоб было между!

Человека калечат волны – качели,
То к богу ближе, то к черту,
Их у моря – в очередь челядь,
Дворовые с белой челкой.

Пусто, пусто не виден враг,
Что же, опять домой?
Как? Возвращаться домой без драк?
И вдруг… Вижу конвой!

Что? Шторм?
Свечи смерчей?
Трус бледнеет и сквозь одежду.
В ничейной воде не бывает ничьей,
Так не бывает, чтоб было между!

Тянет кота за хвост
Из горизонта ветер,
Кончен великий пост,
Смерть – забудь о диете!

Чьи там винты оставляют бинты
Пены степенной?
Вперед! Успеем? Нервы виты,
Татуировкой вены…

Что? Шторм?
Свечи смерчей?
Трус бледнеет и сквозь одежду.
В ничейной воде не бывает ничьей,
Так не бывает, чтоб было между!

Будет корма раздавать корма,
Море – шире карман!
Трупы сведут камбалу с ума,
Ура! Камбала – гурман!

Оптикой был распят
Синий эсминец.
Из сердца ботинки стучат у пят,
Ждите гостинец!

Победы слеза – торпеда.
Залп! Залп!
Ну хватит, пора обедать,
Нам капитан сказал…

Порода – что надо! Масти палево-бурой,
Экстерьер – экстра-класс!
А когда-то пищали в дощатых конурах
Ушастые собачьи карикатуры
С пепельной поволокой глаз.

И как щепотью берут подтирку –
Век щенячий недолог –
Кутят повзрослевших за теплую шкирку
Поднял и пузико пальцем потыркал
Специалист кинолог.

Пусть очень к маме лохматой хочется,
Даже если мама – сука,
В питомнике собаководческом
Бог и отец – инструктор.

Хлыст – учитель, свисток – судья,
И враг – он всегда ясен.
А мышцы от напряженья зудят,
И язык – не язык, а хлястик.

Щенки рязанские и псковские,
Уже не щенки, а псы,
В хозяина прыгнем глазами пустыми,
И каждый и зол, и сыт.

Чужая вздыбленная страна
Разрывами и горами,
Где стало гражданским слово «война»,
И тоже есть дом, где стоит одна
Чья-то мать у выбитой рамы.

Цепью, как на цепи, щенки
Шарят по кишлакам.
Словно намордник – приклад у щеки,
Мы жизнями платим чьи-то грехи
Своими и этих мам.

Кто в землю лег – у земли спросил,
Какая она на вкус.
Нет, не бывает чужой Руси,
Россия – одна на сто тысяч Россий,
Мама, мамочка, голоси!
Я темноты боюсь!