Сергей Москвичев - Лев Бессердечный и хозяйка механического кота

Дерьмовые истории в своём большинстве начинаются похоже, хотя есть и исключения. В любом случае, независимо от начала, их объединяет одно: они бессмысленны, пусты, не оставляют после себя ничего.

Есть хорошие истории, но плохо рассказанные. За них особенно обидно. Из-за недостатков рассказчика они, трогательные, глубокие, въедливые и революционные, проходят мимо. Мимо ушей, мимо глаз читателя, а главное – мимо людских сердец и умов.

Мне довелось выслушать и законспектировать целую хронику от немолодого мужчины, чьего имени я не хочу называть.

В сезон дождей над Эбонхэбэном, городом туманов, а также до него, в пору зимнюю, этот человек стал свидетелем, а где-то и участником невероятных событий. Пока над столицей прогресса и паровых технологий не засияло златогривое солнце, старец успел познакомиться и пообщаться с множеством колоритных персонажей. Одни особы пытались предстать героями, детективами, докопаться до истины, познать невероятные тайны. Другие выглядели сплошь покрытыми показушным пафосом, скрывающим их гнилое нутро. Но и первые, и вторые крутились шестерёнками в механизме, над которым не только не имели никакой власти, но и не имели представления о его существовании.

Немолодой мужчина грубо, постоянно перескакивая, пытался нарисовать передо мной картину тех дней, столь значимую, но почему-то прошедшую мимо кого-то. Мне хотелось всё упорядочить, огранить, превратить в шедевральную историю. Но! Я, как мне кажется, приблизился к маленькой истине: представлять эту поразительную серию событий следует именно в заданном старцем порядке.

Я слукавлю, если скажу, что не редактировал эту удивительную вереницу рассказов. Столь страшные вещи не могут быть поданы без соуса из надежды.

Где здесь домыслы, а где факты, я проверял, как мог, изучив все эбонхэбэнские сводки и газеты тех дней. Но, только вам судить: где правда, а где брехня дворовой псины.

– Опустевшие маслёнки! – выругался Хатори, задев газовый фонарь, показавшись на пороге.

Пригнувшись, механик нырнул в завораживающий эпохальностью беспорядок мастерской автоматонов. Заведением владел его друг Сато. Гость приветствовал коллегу, сняв старомодную шляпу.

– Ярмарка в самом разгаре! Ты будешь пердеть в мастерской или пойдёшь за шестерёнками? – Хатори ненадолго присел на табурет у входа. – Эти гады испугаются раннего паводка и свалят через два дня.

– Только надену тулуп, – миниатюрный Сато снял с вешалки дешёвый беличий наряд.

– Ты уходишь, отец? – из каморки показался маленький Лев. Малыш постарался прервать неблагозвучные слова, которыми изобиловала речь друга отца. Доверия сквернословы не вызывали.

– Я скоро вернусь, – владелец мастерской автоматонов едва коснулся своего хрупкого сына.

– Я всё равно буду волноваться, папа.

– Хатори идёт со мной, что может случиться?

«С этим ненадежным товарищем? – подумал сын Сато. – Да всё, что угодно».

– Я Лев, но ещё маленький, – улыбнулся малыш. – Храбрости во мне ещё расти и расти.

– Просто отвлекись немного от хандры. Может, расскажешь нам что-нибудь заводное перед нашим уходом? – Хатори неприятно подмигнул малышу.

Лев стеснялся лишь грустных историй. Ему казалось, что слёзы, проступающие на лицах людей, слушающих их, его вина. Вина как рассказчика, никчёмного исполнителя. Маленький сын своего отца ещё не понимал глубины и загадок природы эмоций взрослых людей.

Но неприглядному Хатори он не боялся испортить настроение протяжными мрачными песнями, так подходящими их эпохе паровых машин, грязных улиц и коррумпированной власти. Лев запел:

Заметив, как стёрлась улыбка друга отца, предвкушавшего бодрящую песнь, малыш затих:

– Я сбился, ещё вначале, пропустил первое четверостишье.

Боевое настроение пожилого механика улетучилось, но Хатори всё же хвалебно потеребил Льва по голове:

– Грустные песни тоже нужны, – вместе с отцом гость направился к выходу. Уже когда дверь была затворена, Лев услышал другие слова друга Сато. – Ты же помнишь этот короткий стих? Малыш переделал его, но зачем ты позволил ему читать подобное?

Также малыш услышал и ответ папы:

– Я исправлю всё по возвращении. Лев мне, действительно, как сын.

Дверь закрылась, а знакомые голоса удалились и окончательно стихли. Лев остался один в мастерской Сато. Ему было не впервой проводить время среди недоработанных автоматонов, заводных игрушек, бесконечных деталей, маслёнок, которые механики так не любили находить пустующими.

Да и занятия имелись. Лев осваивал детские книжки, иногда принимался за те, что папа держал подальше. Вне зависимости от того, какую литературу изучал малыш, он мог увлекаться часами. Но не тогда, когда Сато не было дома.

Сынишка владельца мастерской прекрасно знал Хатори, но не доверял ему. Лев осознавал, что папа вернётся с ярмарки, всё будет хорошо. Но тревога без своего отца рядом, заставляла внутри постоянно что-то дрожать и расходиться в диссонансе со здравым смыслом.

Сато не мог быть кровным родителем Льва, малыш понимал это столько, сколько себя помнил. Но кровь и плоть не решают всего, не определяют уровня привязанности и возможной заботы.

Куклы и другие механизмы в разной степени разработки не могли прочувствовать эмоции Льва, но ведь он не игрушка. Он – сын Сато, может и не по крови, но сын!

Почему папа не взял его на ярмарку?

«Хатори и отец уже успели уйти от дома, – понимал подошедший к двери малыш. – Но я знаю, где ярмарка! Знаю дорогу к реке, я догоню!»

Лев хотел удивлять отца не только своими песнями и грамотой. Больше всего он стремился показать приёмному родителю свою трепетную заботу и тепло своего сердца. Холод снаружи не мог остудить его пыл.

Ловко перебирая ногами, Лев нёсся по мостовой навстречу ярмарочным огням. Как и в конце любой зимы, глубоко промёрзшая река уступала место для спортивных игр всевозможным заезжим лавкам. Сато и Хатори не могли упустить распродаж предметов своей страсти – автоматонов, а также всего, что связано со сложнейшими механизмами. Плоды трудов папы и его друга уже многие годы становились достоянием народных затейных гуляний, прибывали в богатые дома как игрушки для балованных детей.