Сергей Москвичев - Лев Бессердечный и хозяйка механического кота

– Малыш, ты особенный, – девочка ласково погладила Льва по голове. – Мой папа, астроном, он разрешил мне привести тебя в наш дом. Кенджи использует твой талант. Ты нужен ему лишь из корысти. В нашем с отцом доме ты сможешь открыть новые горизонты для себя. Решайся на лучшую жизнь.

Мир Льва перевернулся, когда умер папа, потом когда он встретил Кенджи, затем после слов Акико. А девочка как в воду глядела. Полиция стала обращать внимание на уличных гастролёров всё чаще.

Друзья, которые дали кров и очаг, в критических ситуациях бросали друг друга. Убегая от полицейских, мелкие воришки и их подельники не заботились о соратниках ни на грамм.

«Может, стоит принять предложение Акико?» – изо дня в день Лев всё чаще задумывался об этом, а девочка знала, как его подтолкнуть:

– Ты пытаешься вспомнить песню. В доме отца ты найдёшь огромную библиотеку. Шансы на успех велики, решайся.

Лев бросил всё, нацарапав прощальную записку, и был готов отправиться в дом астронома.

– Уже покидаешь нас? – Кенджи не спал, его банда тоже. Именно сейчас Лев понял, что он не один из них.

– Я отработал свой кров и спасение сполна, дай мне уйти.

– Уходи, но запомни, что у тебя нет, не было и никогда не будет настоящих друзей. Ты не осознаёшь главного – самого себя!

Выкрик Кенджи в спину заставил что-то ёкнуть. На секунду Льву показалось, что в нём словно что-то заржавело.

– Смотри, – сказала Акико, – планеты вращаются.

– Да, – задумчиво подтвердил Лев, глядя в телескоп.

Его мир вращался, поворачиваясь и отворачиваясь от Солнца. Отправившись на поиски музы, удачи и нового дома, Лев был тепло встречен в жилище астронома и его дочери. Библиотека с полками, ломящимися от книг, была в распоряжении малыша круглые сутки. А как его восхищали изобретения хозяина!

Лев и Акико теперь часто наблюдали за небесными телами, погружаясь в поразительную красоту космической природы. Недосягаемые для людей дали, в сотнях парсек от города паровых машин, от Земли, восхищали.

Больше всего малыша поразила огромная космологическая модель, собранная отцом Акико собственноручно. Астролябия – так он назвал своё творение.

– Мой отец долго трудился, мастеря её. Внутри этих объектов столько запасных частей, винтиков и механизмов! А сколько стоит за всем этим расчётов! – восхищалась дочь астронома. – Но знаешь что? Ни телескоп, ни астролябия не сравнятся с тобой.

– Каждый человек уникален, Акико. Мой покойный отец всегда неустанно повторял мне это.

– Несомненно, но ты уникальней любого человека, Лев. Ты – настоящее чудо.

Слова Акико глубоко тронули малыша, хотя он даже не понимал до конца, что конкретно она имеет ввиду. Лев вновь обрёл потерянное на ярмарке тепло.

– Я спою тебе перед сном?

– Ну конечно, – Акико широко улыбалась, блестя своими очарованными глазами.

И Лев пел ей, пел каждую ночь, убаюкивал, а потом и сам устраивался на ночёвку.

Безмятежное спокойствие длилось годами. Акико подросла.

Жизнь изменилась, когда грубые мужские руки схватили малыша ночью.

– Нет, что Вы делаете? – астроном грубо подхватил Льва, отнёс и бросил в подвал, заперев за собой дверь. – Что происходит? Что я сделал не так? Где Акико?

Лев тихо плакал, опустившись на пол:

– Папа, почему ты оставил меня в тот день? Папа…

Лев ходил среди хлама, которым был забит подвал астронома: «Где Акико? Что случилось? Почему она не придёт и не выпустит меня?»

Немало бед знал сын Сато, те, что стряслись с ним, прокатились чередой кажущихся падений и попыток взлёта, чередой, о которой в кромешной тьме было невозможно не думать.

Гибель отца на ярмарке начала полосу событий, резко изменивших размеренную жизнь в коморке мастерской. Его побег, столкновение с негодяями, спасение Кенджи. Его друг и защитник, как казалось, впервые обретённый после смерти папы, сам оказался ренегатом. Сын Сато бросил его за корысть. Акико убедила Льва оставить сирот, не выступать на улицах, а жить в богатом доме, петь лишь для неё, наблюдать за звёздами. Она повзрослела, а он нет.

Совершил ли ошибку малыш, оставивший своих заступников?

Он знал, что может ошибаться. Даже в песнях. Нет, только в одной. Когда Хатори просил спеть ему и отцу перед уходом на ярмарку. Уже за дверью он сказал: «Ты же помнишь этот стих? Малыш переделал его, но зачем ты позволил ему читать подобное?»

Лев изменил слова песни, и без того грустной. Возможно, поэтому он никак не мог вспомнить их. Даже Акико, его муза, не смогла помочь. Где же она?

– Акико! – Лев нащупал в темноте дверь, громко постучав, – Помоги мне! Выпусти меня!

Малыш тарабанил долго и упорно, пока громкие шаги не приблизились к его темнице с другой стороны. Дверь открылась. На пороге стоял астроном со свечой. В его глазах читалось неподдельное удивление.

– Выпустите меня! Здесь сыро! Пар и туман проникают с улицы, и мне становится плохо.

– О, Богиня, – астроном прикрыл рот рукой. – Как это возможно? Кто твой творец?

– Мой папа – Сато, знаменитый мастер-механик, но он не создавал меня, а усыновил! Отпустите меня! Я умру здесь, разве Вы этого не понимаете? Я маленький мальчик!

Отец Акико прослезился, и на его лице прочиталась гримаса неподдельного испуга и удивления.

– Сато, этот безумный гений, заставил тебя так думать. Зачем он так поступил?

Лев был обескуражен. Чего он не знал о себе всё это время?

Лев.

Он продолжал так называть себя. Это было привычно. Сато так обращался к нему, Хатори, Кенджи, Акико и многие другие.

Малыш лежал на сыром полу подвала. Он просил астронома оставить его здесь после их разговора. До роковой беседы с хозяином дома Лев хотел, чтобы его выпустили, хотел хотя бы поинтересоваться: где Акико, неужели он ей не нужен больше? Но та правда, что открылась перед малышом, заставила его потерять какой-либо смысл в своих песнях. Во всех, кроме одной, той самой, что он не спел Сато в последний день его жизни. Вернее спел, но ошибся, поменял слова, слукавил.

«Лукавство» – герой открыл для себя новое слово.

«Какая теперь разница?» – Лев скрывал строки песни от самого себя, возможно предчувствуя, что когда-то его история может закончиться ими.

Автоматоны и заводные игрушки разных форм были знакомы ему хорошо, но ни какие из них, даже человекоподобные модели, не мнили себя живыми.

«Сердце болит», – показалось сыну Сато. Хотя нет. Он – Лев Бессердечный. Малыш вытянул хромовые лапки с гидравлическими искусственными суставами, прижал к голове никелевые уши, а бронзовый хвост к полу, шестерёнки внутри закрутились быстрее. Лев запел: