Елена Асатурова - Анатомия подсознания

За окном убогие погосты
Пробегают задом наперёд.
Хочется прожить остаток просто,
А выходит всё наоборот.

Мне б водой студеной похмелиться,
Вспоминая, день какой и год.
…У дверей вагона проводница
Глянет, перекрестит и пошлёт.

Дождь зимний в городе пустом
вплетает в сон свои ноктюрны.
Мои незапертые тюрьмы —
моя душа – остывший дом.
И непослушное перо,
дрожа, царапает бумагу,
что жадно впитывает влагу.
Букв раскаленное тавро
стремится свой оставить след,
но оставляет только раны.
И чертит жизнь меридианы
из поражений и побед.
Идут на цыпочках за мной
ночей бессонных вереницы,
чтобы под утро раствориться
в воде холодной дождевой.

Птица кричала в ночи, словно плакал ребёнок.
Был её крик биссектрисой предутренней тьмы —
так же незрим, так же варварски тонок и звонок.
Мы же, как рыбы, прозрачны и глухонемы,
бьём плавниками песок, не находим отдушин,
тупо всплываем на свет, про опасность забыв.
Где-то порядок в природе нарочно нарушен.
Лёгкие – в клочья. Уходим без вдоха в отрыв
слепо на голос чужой, не заметив границы.
Как в теореме: две равных на «после» и «до».
Всё распадается, чтобы опять повториться.
Птица кричит перед тем, как покинуть гнездо.

Я, засыпая, моря шёпот слышу.
Канва ресниц впускает лунный свет,
И он течёт по раскаленной крыше,
Сплетая слог в причудливый сонет,

Мой сон рождает лабиринт иллюзий.
И не понять, где меж мирами грань.
Нанижет ночь колье из звёздных бусин
На тонкий луч, у душ сбирая дань.

Я вижу мир в глазок калейдоскопа —
В нём каждый миг меняется узор.
И голосов тревожные синкопы
Сбиваются с минора на мажор.

Я слышу море. Слышу шорох ветра,
Дыханье бабочки, что села на цветок.
Не подчинить законам геометрий
Внутри меня идущий нервный ток,

Не причесать удобною гребёнкой
И под аршин один не подогнать.
Уснуло море чутким сном ребёнка,
Чтоб через час штормами ночь взорвать.

Крепко привязана к древку
мира жестокого суть.
Я мотылька-однодневку
в тёплой ладони несу,

остро от каждого шага
лёд разломив на куски.
Вместо обычного флага
крылья растут из руки.

Я в мотылька превращаюсь,
чтобы повыше взлететь.
Неба колышется парус,
Солнце раскинуло сеть.

Я поднимаюсь всё выше,
крылья обжечь не боясь.
Снизу стекает по крышам
мира безумного грязь.

Тонут дома и машины,
улицы и города,
женщины и мужчины,
умные и кретины.
Нет у планеты вакцины —
в этом-то вся беда.

Крылья сгорают – к счастью,
кругом идёт голова.
Я распадаюсь на части,
на слоги и на слова.

Им до безумия тесно
в карцере этом земном.
А я через год воскресну
сиреневым мотыльком.

Откроются небесные врата
над утомлённой, выжженной землёй.
И потечёт, живительна, свята,
смывая кровь с ладоней и креста,
не будучи ни жертвой, ни судьёй,

холодная, безликая вода,
которая начало всех начал.
Внутри меня пылают города,
и реки утекают в никуда,
и рушится единственный причал.

Но вот утихнет торжество стихий.
Очнется мир, очищенный от лжи.
Забудутся измены и грехи,
прочтутся позабытые стихи,
и понимаешь, что за счастье – жить.

Мы все – планеты прихотью творца.
Смывает дождь неверье с наших душ.
Электрошоком молнии сердца
заводятся и бьются без конца…
Я просыпаюсь и встаю под душ.

У моих февралей
привкус специй в горячем вине.
То горчит на губах,
то пьянит, не давая уснуть.
Загрустил Водолей,
бросил невод в небес глубине.
На фонарных столбах
его звёзды укажут мне путь.

У моих февралей
все аккорды знакомы на слух.
Заучи наизусть,
будет шанс, и мы вместе споём.
Ночь всегда холодней.
Это время беззубых старух,
и сбивается пульс,
кровь, как лава, по венам огнём.

У моих февралей
цвет индиго, раскаты штормов.
И теряется смысл.
И сливается с небом волна.
Здесь не жду я гостей,
не накрою им пышных столов.
И в манящую высь
я взлечу, как тот лётчик, одна.

Как без этого жить?
Заковав себя в серый бетон,
выпадая как снег
под колёса летящих машин,
перепутав все дни
в монохромных тоннелях метро,
замедляя свой бег —
мне же некуда больше спешить.

А мои феврали,
так и быть, пару лет подождут
на изломе страниц
недописанных вовремя книг.
Мы костры разожгли,
чтоб во тьме отыскали приют
грустный Маленький принц
и летящий сквозь звёзды старик.

У него есть пентхаус в престижном районе,
Счёт в оффшоре надёжном, крутой Мерседес.
Он из тех, кто всегда убивает драконов,
Даже если они не воруют принцесс.

Чёрный шёлк простыней, натуральная кожа,
Ароматный сандал, современный дизайн.
В нём самом спит дракон. Он всегда осторожен —
Слишком много внутри похоронено тайн.

Но раз в год он свою отпускает охрану,
Сам садится за руль, отключив телефон.
Сквозь безлунную ночь, что похожа на рану,
Мчит от города прочь. Рядом дремлет дракон.

Где-то там, в вышине, полыхают Стожары.
Серебрится река среди тёмных лесов.
От дыханья его вспыхнут травы пожаром,
И от острых когтей из земли брызнет кровь.

Завтра в царстве привычном стекла и бетона
Он забудет про ночь, про речушку и лес.
От Диора кольчуга для битвы с драконом,
Даже если вокруг не осталось принцесс.

Если лоза не приносит вина,
В топку бросают засохшие плети.
Пепел осадком до самого дна
Будет хранить нашу память о лете.

Книги, поверьте, в огне не горят.
Если у мастера творческий голод.
Пеплом слова его в небо летят,
Там им подарит бессмертие Воланд.

В день, когда наша с тобою любовь
Снимет устало протертые берцы,
Пепел прощальных осенних костров
Замаскирует раны на сердце.

Эта зима холоднее всех зим.
Но тосковать от разлуки не надо.
Бросим поленья в потухший камин,
Пепел весною взойдёт виноградом.

Что же горит так внутри и вот-вот взорвётся,
Брызнет неистово лавой и потечёт?
В каждом из нас своё утомлённое Солнце,
Светит пока оно ярко и горячо.