Михаил Бомбусов - Поэт

Давно известно – зимний месяц март в России,
Но чтоб весна, вот так, внезапно, в феврале?
Он недомерок и от этого спесивый,
С наполеоновским синдромом в голове.

Звенит капель. К призывным звукам сердце глухо,
Кровь не бурлит, а равнодушно холодна.
Сидит пока ещё в душе хандра-старуха,
Не пробуждает чувств фальшивая весна.

Все катаклизмы, перегибы и уклоны
Недолговечны ни в сердцах, ни на дворе.
Придут из Арктики холодные циклоны
И наведут порядок вновь в календаре.

А самозванка, сделав этот ложный выход
И в атмосфере захватив обманом власть,
Не ищет льгот себе и прочих личных выгод.
Чудит по-женски – неожиданно и всласть.

Ты – холодна и я от этого устал.
Любовь не спас огонь титана Прометея.
От жарких чувств растаял хрупкий пьедестал,
Но сохранила в сердце мрамор Галатея.

Лицо прекрасное, бесчувственны черты,
Глаза ледник, не будоражит кровь румянец.
Твой взгляд, как будто мрак бездонной пустоты,
И наши встречи никому не нужный танец.

Я не хочу тебя винить – виновен я,
Хоть это, правда, не карается законом.
Да, не хватило мне волшебного огня,
Чтоб оживить тебя и стать Пигмалионом.

Прощай, прости. Мой бисер всё же дорог мне.
С тобою сердца жар остынет безвозвратно,
А я хочу летать, как Феникс, в вышине,
Сгорать от чувств и возрождаться многократно.

В борьбе с природой человек придумал дом,
Чтоб защитить себя в любое время года.
Стал жить спокойно, не волнуясь ни о чём,
Когда на улице бесилась непогода.

Затем построил согревающий камин,
Качалку-кресло, стол, зачем-то, треугольный.
Но жил в комфорте исключительно один
И обстановкой, и свободою довольный.

Однажды, как-то, в день ненастный у огня,
Он размышлял о судьбах мира и о вечном,
Как вдруг почувствовал убогость бытия
В своём движении домашнем бесконечном.

Всё делал сам: носил и воду, и дрова,
Топил камин, гонял зверьё, готовил пищу.
Была забита ерундою голова
И он решил найти служанку по жилищу.

Из женщин многих пригласил домой одну,
Определил ей круг работ и полномочий.
Себе оставил лишь охоту и войну.
Две основных мужских заботы, между прочим.

Освободившись от житейских мелочей,
Он стал суровым и надменным, как вельможа.
Она крутилась по хозяйству меж вещей,
Детей растила и ночами грела ложе.

Но, к сожаленью, «тот загад не стал богат»,
Жизнь искривилась, словно в формулах Декарта.
Венецианский в страшных масках маскарад…
Так появился Женский день 8-ое марта.

Эмансипация вошла в свои права,
Как амазонка: и решительно, и ярко.
Да, в этот праздник любят женщины слова,
Но (втайне) ждут от Вас красивого подарка.

Признаться надо, к сердцу руку приложа,
Ошибся предок со служанкой. Всем понятно.
Нет господина в доме, только Госпожа!
Но ей служить, скажу по-честному, приятно.

В камзолах и буклях нещадно потея,
Бояре тихонько клянут «супостата».
В честь спуска фрегата шумит ассамблея,
Всё действо безумством и пьянством объято.

Привёз из Европы царь эту забаву,
Стал бороды брить, одевать по-чудному.
Конечно, не всем перемены по нраву,
Но, зная Петра, подчинились закону.

Есть график по празднествам – раз в две седмицы,
Со списком, где всё досконально, подробно.
И повод серьёзный – приказ веселиться.
Его нарушение смерти подобно.

Сегодня в дворце Хитрово́ представленье.
Купцы и бояре, их чада и свиты.
Сам царь возглавляет хмельное веселье,
Столы в соответствии с чином накрыты.

Уставом для праздников сняты запреты,
Здесь каждый пришедший есть Бахуса пленник.
Не действуют клятвы, мольбы и обеты.
Известно давно: «Кто не пьёт – тот изменник».

Вон граф Ягужинский мальвазии полный,
Фрегат называет, дурачась, корветом,
Скользящие пары – неспешные волны,
Поднятые грустным простым менуэтом.

Свиньин провинился. Другим в назиданье
Он принял «Большого Орла» в полной мере.
Теперь отдыхает в углу без сознанья,
Как пьяный гребец на стоящей галере.

Апраксин не лучше. Парик на затылке.
Пускай адмирал, но сегодня не в форме.
Лицо на тарелке, груздь белый на вилке,
Посуда кругом, словно в море при шторме.

От спёртого воздуха сальные свечи
Уже не горят, а коптят понемногу.
Подходит к концу то ли день, то ли вечер
Пьян «в стельку» боярин, но жив, слава Богу.

Менялась страна, изменялись и нравы,
Забылись обычаи пращуров наших.
Вступала Россия в век бунтов кровавых,
Крестьянского рабства и празднеств блестящих.

Заря на лугу расплескала росу,
Спустившись к реке за водой спозаранку,
Кукушка проснулась от шума в лесу,
Услышав сварливых сорок перебранку.

Пропели подъём во дворах петухи,
Поднялись хозяйки для утренней дойки.
Готовы на выпас гнать скот пастухи.
Хлопки их кнутов, словно выстрелы звонки.

Собаки затеяли лающий спор,
Кто лучше нёс службу в течение ночи,
Мальчишки в «ночном» вновь раздули костёр,
Хоть глаз не сомкнули совсем, между прочим.

Умолкли не спавшие ночь соловьи,
Дневным передав на концерт эстафету,
Влюблённые, бденья закончив свои,
Вернулись домой только-только, к рассвету.

Мычанье коров, резкий визг поросят.
Всё это реалии сельского быта.
Бык внёс в суматоху свои «пятьдесят»,
Взревел, словно в праздник большая трембита.

Очистилось небо от мрака и звёзд
И стало прозрачным, бездонным колодцем,
Луна торопливо покинула пост
От страха сгореть под неистовым солнцем.

Рассвет на востоке расширил свой фронт,
Коты завершили ночную охоту.
Край жёлтого диска взломал горизонт.
Деревня проснулась. Пора за работу.

Растоплю поскорее печь,
Чтоб прогрелся холодный дом.
Есть мечта на полати лечь,
Только это уже потом.

Суетливый продолжив бег,
Покрошу и обжарю лук,
В чугунок натолкаю снег,
Отодвину с конфорки круг.

В кипяток, пробивая брешь,
Брошу сала и горсть пшена,
Приготовлю себе кулеш,
В ендову нацежу вина.