Виктор Свинаренко - Белуха. Выпуск №1

Фёдор Богданович Клюге был поздним ребёнком у Богдана Клюге, горного инженера, потомка выходцев из Саксонии. В камнесамоцветное лето 1786 года маркшейдер Богдан Клюге приискал яшмы, порфиры и белую глину по левому берегу реки Бии, но яшмы и порфиры были слишком далеко от Колыванской шлифовальной фабрики, белую глину для стекольного завода было способней возить с Ажинской деревни, а потому со временем об этих приисках забыли все, кроме самого Клюге. Его сын Фёдор, увлечённый в детстве горным делом, поначалу хотел продолжить отцовское дело но, повзрослев, понял, что время приискателей давно прошло, да и слово прииск понемногу стало принимать иное значение, отсюда его охлаждение к юношеским мечтам и выбор другого пути.

И вот в его руках дело о частном прииске Поповых, но приискал то золото не Попов, а казённая партия под началом берггешворена 12 класса Александра Ермолаевича Фрезе. Поповы только выкупили у казны право разработки золота, но теперь никто уже не скажет, что это прииск партии нумер два министерства финансов, сейчас все говорят о нём не иначе, как прииск господ Поповых.

Клюге хотя и сохранил лютеранскую веру и понимал по-немецки, но изъяснялся плохо и был, в общем-то, совершенно русским человеком и российским чиновником, что было не удивительно – ведь он родился и вырос в российском городе Барнауле.

Презус, – председатель салаирской комиссии военного суда углубился в чтение.

«Томский губернский суд обревизовав дело взнесённое томским окружным судом о задавившемся якобы на приисках коммерции советников Поповых поселенце Негоденко с решительным приговором, утверждённым господином Томским губернатором, между прочим заключили: упущение бывшего заседателя Боровкова в не приглашении им к освидетельствованию мёртвого тела Негоденко понятых, в не разыскании причин багровых пятен, на оном оказавшихся и в опросе рабочих не каждого порознь, а многих в один раз».

Далее написано о безобразиях в организации госпиталя, который хозяева обязаны были учредить при прииске.

– Это уже не для меня, – подумал презус, – а для горного ревизора частных приисков.

Сутулов подождал, пока Клюге закончит чтение и сказал:

– Господин главный начальник заводов, который сейчас исполняет обязанности и гражданского губернатора, попросил нас помочь разобраться в этом деле. Приисковая полиция пока что не создана, а в губернской пьянство и мздоимство. Потому-то и Боровков следствие провёл спустя рукава. Конечно, время упущено, но поезжай, послушай, поспрашивай. Да, и возьми с собой прапорщика Никодимова. Он два года назад закончил тобольское военное училище и назначен к нам чиновником по особым поручениям. И проведи ревизию дел на прииске, – проговорил и, подумав, добавил, – а в госпитале в первую очередь. Всё равно это надо делать. Таким образом, все будут думать, что вы не убийство приехали расследовать, а госпиталь проверять. Это успокоит виновных в преступлении, что нам впопад, да и вас не так опасаться будут, а вы тем временем и главный вопрос решите.

На прииск Клюге с Никодимовым приехали в начале сентября, хотя тело Негоденко было обнаружено ещё в конце мая.

На прииске поверенный хозяина разместил их в только что построенной избе, рядом с бараком госпиталя. Изба предназначалась для лекаря Ивана Молостова – выпускника московской медицинско-хирургической академии, приехавшего на прииск за полмесяца до прибытия сюда Клюге и прапорщика Никодимова. Молостова здесь все звали доктором, хотя формально выпускники медицинско-хирургической академии, в отличие от выпускников университета, права на такое звание не имели.

Новый лекарь к прошлым приисковым делам был явно непричастен, госпиталь организовывался понову и скрывать, зачем они приехали, смысла не было. Молостов сам предложил выкопать труп и произвести вскрытие. Никодимов при вскрытии присутствовал впервые, но всё оказалось не так страшно, как он предполагал. С момента погребения прошло более трёх месяцев, газы и жидкость в значительной мере вышли, и труп в основном был скелетом обтянутым кожей. Казалось бы, здесь уже ничего нельзя сделать, но доктор определил, что кожа на затылке, в других местах плотно обтягивавшая череп, отделена от него остатками свернувшийся крови, а на черепе явно просматривалась трещина.

– Как такое могло быть? – спросил Никодимов. – Ведь при осмотре крови не было, да и сейчас видно, что кожа цела.

– Всё очень просто, – ответил Фёдор Богданович. – Стукнули по голове мешком с песком. Снаружи следов нет, а сознание человек потерял, и уж потом в петлю засунули. Так что сомнений нет – убийство.

Поверенный рассказал, что Негоденко был тобольским мещанином, имел плакатный паспорт, выписанный на два года и хотя жил на прииске, но занимался торговлей – привозил инструменты, ртуть, табак для рабочих. Жил в достатке, но после смерти ни товаров, ни денег не нашли. Дружбы в приисковом посёлке ни с кем не водил, да и бывал на прииске наездами.

Сомнений не было – убили из-за денег, но повальный обыск в бараке, где жили приисковые служители ничего не дал. Допросы тоже мало что прояснили, но вот допрос промывальщика Инютина оказался интересен.

Свидетельская присяга.

«Я, нижепоименованный обещаюсь и клянусь вечносущим Богом перед святым его образом в том, что хощу и должен в деле сём, к которому от суда призван во свидетельство и в подлежащих мне вопросах в чём меня спрашивать будут ответствовать по самой истине ничего не утая и не прибавив никакого, ни оправдав ни опорочив ни для дружбы ни для вражды своей или склонности ни для подарок или дач ни для страза ради потом паче по свой христианской совести что знаю, видел или слышал во всём нелицеприятно объявлю, так как я перед Богом и судом его всегда ответствен могу, в чём мне Бог душевно укрепит да поможет. В заключение сей клятвы целую образ спасителя нашего».

Так вот, промывальщик Инютин сказывал ему, что ещё вначале мая сего года он выпивал с приписным крестьянином Иваном, как он пишется ему неведомо, сей Иван привозил на прииск дрова. Так тот Иван говорил, выпивши, что работал ещё с казённой партией, видел, как они моют золото, а после сам изготовил лоток и стал мыть золото. Намыл малый мешочек и нашёл два самородка. Золото сие он продал поселенцу Негоденко. Сколько Иван за золото получил, Инютину было неизвестно.

Другие служители прииска показали, что видели, как к Негоденко приезжал какой-то господин, имени и звания они его не знают, но одет был не по-крестьянски, росту среднего. Лицо белое, бритое, волос русый, из особых примет шрам на подбородке.

Искать по таким приметам неведомого господина, приехавшего неизвестно откуда, было бесполезно. Конечно, можно было найти приписного крестьянина Ивана и присудить его к ста пятидесяти палкам или пятистам шпицрутенам за незаконную добычу золота, но Фёдору Богдановичу задерживаться на прииске не хотелось, и он поехал в Салаир, а в Барнаул с подробным рапортом отправил Никодимова.