Виктор Мудролюбов - Ненужные стихи

С древних времен

влюбленные

возводят воздушные замки,

но еще не было случая,

чтобы они

довели дело до конца.

Иногда не хватает стекол

для окон,

выходящих на восток и на запад,

иногда – дверей,

иногда – терпения у творца.

По всей планете стоят недостроенные,

полуразрушенные дворцы надежд

с гвоздиками,

высохшими на подоконниках,

с розами,

одичавшими без людей.

Мы приходим в такие дворцы,

чтобы прикоснуться к знакомым лицам.

Здесь давным-давно

никого нет,

и старые дворы

переполнены серыми скелетами листьев.

И мы выбегаем из этих нелепых развалин

на площади,

где плещется солнце,

бьющее через край.

И снова возводим

воздушные замки.

А зачем?

И сами не знаем…

Лето 1961, Молдавия

1

И были храмы как пожары.

И, как про жаркую весну, —

кричали трусы про пощаду,

раскинув руки по песку.

И ты вошла и всех простила,

за то, что все хотят любить,

за то, что счастья не просили,

(просили – просто не убить),

за то, что день пойдет на убыль,

и ты забудешь нашу кровь,

и похоронят наши губы

под безымянною горой.

2

Проходили гунны по Риму,

проходили грузные танки,

и большие птицы парили.

Потому что война настала.

Потому что устали кони,

не осталось могил в запасе,

остались только иконы

для пропавших и просто павших…

Только – волчья песня о горе,

только вдовы плачут ночами,

только травы вступают в город.

Чтобы все

повторить

с начала.

Лето 1962, Эстония

Всхлипы…

И вдруг —

а глаза все круче и круче —

отпечатан на скалах

оскал зубов.

Как молили они,

как метались

в безвыходном круге!

О возьми, Одиссей!

О! Возьми с собой.

Тело мое, о, как параллельно мачтам,

ты привязано к миру

веревками в десять рядов!

Как безумно

белками навыкате

остров маячит…

и уже не дойти,

не достичь,

не достать рукой.

Ноябрь 1962

Земля моя!

Кругом.

С восьми километров.

Какие там реки —

в мизинец длиной!

Земля моя!

Песня. —

Четырежды мерным

в четыре пропеллера

рейсом домой.

Прощай,

я сегодня оглохну от бури,

ослепну

от солнца

на уровне глаз

и просто примыслю

твои атрибуты:

березы, как точки,

и горы в ногах.

Я выберу город —

огнями на север,

усталый автобус —

крутить и качать,

спокойную память,

спокойное сердце.

Останутся

руки —

дрожать в рукавах.

Ноябрь 1962

С чего началось?

Лес вырубали.

Равняли озеро.

Плеск —

в лес.

Заложен фундамент.

И вот – башня,

Роскошь конструкций.

Блеск.

Блеф.

И тогда передрались:

кому —

выше!

Тугие белки наливала удаль.

Орали:

носом

не вышел!

Впивались ногтями:

Иуда!

Ты бежал.

Ты ставил рекорды в беге.

Камни в спину.

Сотни.

Тысячи лет.

И стучал телеграф:

Бейте!

Беглый еврей.

Жулик.

Подлец!

Протыкали тела

лагерями,

взглядом.

Убивали,

улыбались:

что, больно?

Разбивали лбы.

Очнулись. —

Ладно.

И назвали:

равенство,

свобода.

Ноябрь 1962

Ты проходишь насквозь

этот город и годы и метры

по трамвайным следам,

по зеленым рефлексам реклам.

От кольца до кольца —

промежуток

почти незаметный,

ничего не успеешь…

сегодня ты просто солдат

с голубыми глазами,

сегодня ты понял впервые,

как печально любимое имя звучит по складам.

Понимаешь,

такая смешная привычка… —

перед тем как проститься,

подолгу стоять на углах

и гадать по снежинам,

если четное,

значит, не выйдет,

значит, завтра опять

уходить одному наугад

через город

и годы

и метры.

Декабрь 1962

1

Ты только колдунья,

ты так нагадала,

ты так наказала

ни за что, ни про что.

А память твоя

как книга для жалоб,

пиши сколько хочешь —

никто не прочтет.

Не вместе, а рядом

мы шли по дороге,

эта дорога

никуда не вела,

и только случайно

была ты дороже

и лучше других

случайно была.

Ты только колдунья,

ты так нагадала,

ты так наказала

ни за что, ни про что.

А память моя

как книга для жалоб,

пиши сколько хочешь —

никто не прочтет.

Я все позабуду,

закончены счеты,

и на юг и на север

раскрыты пути.

Ты совсем не колдунья,

ты просто девчонка,

ты хотела остаться,

а нужно уйти.

Лето 1963

2

По асфальтам городов,

по травам

незамысловатые следы

наши,

существующий порядок

заставляет нас играть в пятнашки,

бегать по все Земле,

желтые листья мять.

Дело идет к зиме.

Здравствуй, моя Зима!

По асфальтам городов,

по травам

не пересекаются следы

вовсе,

существующий порядок

обещает массу удовольствий —

целую жизнь искать,

сентиментально ждать.

Дорога к тебе узка,

как острие ножа.

По асфальтам городов,

по травам

временем засыпаны следы

наши,

существующий порядок

разрешает встретиться однажды.

Солнце не греет в долг,

от холода пальцы дрожат.

Время меня ведет

по острию ножа.

Февраль 1965

3

Кто из богов Земли

встречу благословил?

Видишь, как я спешил —

сердце мое в пыли,

видишь, принес дары:

этот простой мотив,

старые башмаки,

стоптанные до дыр.

Что из моих чудес

ты у меня возьмешь?

Может быть, ночь и дождь

или зеленый лес?

Каждому на веку

выделена судьба,

я не держу тебя,

знаю, что уведут.

Знаю, придется мне

вслед за тобой идти,

этот простой мотив

спрятать до лучших дней.

С разных сторон Земли

письма тебе пишу,

видишь, как я спешу —

сердце мое в пыли.

Лето 1966

На моей философии

отпечатки монет,

башмаков волонтерских

на военный манер.

Изрубили подковами,

налатали заплат,

и ломалась под корень

сырая земля.

И не птичья артель

по утрам верещала —

полотном Верещагина

громоздился апрель,

и дышала над ним

трудно

с хрипом гриппозным,

как река Анадырь —

всенародная польза.

Но – цветами венчают скупые кресты,

и про новое счастье

кричат цветы,

и на летней, на гладкой,

на проклятой земле —

красота ненаглядная

вырастает взамен.