Дарья Черноусова - Тетради. Стихи

Рождаются тысячи с новым оркестром
Романтиков, гениев, может, – подонков,
Свое занимают место в орхестре
Средь трупов живых или с голосом громким.

Так в чем же задумка, скажи, о Создатель,
Каким же пророкам нам верить, внимать
И есть ли еще хоть минута для счастья
Для света Земли, что исконная мать.

Мой дождь – сиреневый фонтан,
Под ним – блестящий океан,
И рыбы плавают на ветках,
Касаясь облаков и света.

И торжество невероятных,
Волшебных солнечных обьятий.
Холодный, тающий источник
Фруктовых песен, колокольчик.

Звенят хрустальные сережки.
На листьях – бисерные мошки.
Кареты – мраморные тыквы —
Запряжены мышиной свитой.

Деревья все – из изумруда,
Рубин – в закате и в салюте.
И тени будто из шутихи,
В витринах – каменные лики.

И туч готические храмы,
Верблюды, конница и ламы
Шагают через город браво,
Ступая гордо, величаво.

Навстречу – праздничные флаги
Из органзы, цветной бумаги.
И шар воздушный – через край,
За ним спешат апрель и май.

Дорога затерялась в дюнах,
В годах нестарых и неюных
Пустынным солнцем ослепленный
Я шел к тебе, о донна.

Менялись дни на ночи,
Шел, не смежая очи.
Лишь миражи вдали я видел
И редко – облачные нити

Ты в башне птахой заточенной,
Теряя перья, билась в окна,
Не принимая гордо пищи,
Не ведая, что кто-то ищет,

Взывает к пресвятому року,
Хранит твой локон.
Перенимая чей-то почерк,
Я создал очерк.

И, размышляя вслух в дороге,
Безумный, повторяю строки
По-древнерусски, по латыни…
Найду иль позабуду имя?

Рискуя путь пройти впустую,
Я верю, что найду живую.
И стены башни рухнут в бездну,
Ты, лебедь, улетишь в безбрежность.

Люди, как мыши, скрылись по норам.
Хлоп! Мышеловка захлопнется скоро.

Там, по углам, в темноте, в подземелье,
В каменных клетках, закроются двери.

Сыр обернется коварной приманкой.
После – опять выбегать спозаранку.

Звери, покорные участи рабской,
Вечер свой скрасят наивною сказкой.

Музыка. Свет. И лоснящийся глянец:
Вновь подменили мошенники танец.

Глупые мыши бегут без оглядки
В страхе без сыра на вечер остаться.

Красное солнце, алабандин,
Мерцает под облачным кружевом
В алебастровом пухе перин
Ярким воланом воздушным.

И алар нарядился шитьем,
В золотую тонкую нить
Под небесным лазурным щитом.
Сквозь алань видно стрелы-лучи.

Ярко-желтый, шуршащий атолл
Средь широкого моря лесов,
Словно вышитый мастером шелк
И чудесный для бабочек кров.

Род изысканных, плоских вершин —
У подножья косого дождя.
Для родимой планеты Земли —
Чуть трепещущий гимн соловья.

Клавесин и пышные платья,
Бриллиантовый дождь на стенах.
Вальсируют пары средь красок
На картинах, подлинных фресках.

Золотые прически и кольца
В свете ярком блистают, искрятся.
Мрамор тонкий в манере барокко.
На столах – и напитки, и яства

В день страды и жары ломовой —
Плуг и лошадь на поле бескрайнем,
Пот селянин со лба утирает.
Тяжело в барском поле, хоть вой.

Униженье, кабацкая пьянка.
Труд за грош, труд за хлеб.
В избах каши на семь человек
Приготовили бабы-крестьянки.

Исповедник-дождь да молитвенник
По-над городом, по-над церковью
Окрапил воров, вечных грешников,
На себя принял полуистину.

Льет и плачет сын с Богородицей.
И весною он, и по осени
Провожает голь мимо вольницы.
Дождь – бездомный сын за околицей.

Хоровод вели предки гордые,
Вызывая дождь в поле солнечном,
Внуки Даждьбога, дети кроткие.
Простирали вверх руки стертые,

Простодушные до наивности,
Сизоокие, белокурые.
Не заметили пламень внутренний,
От земли сырой ждали милости.

Их вела судьба: не дождалися.
Пораскинули крылья соколы
Да упали вниз, где-то около,
Не испив до дна разудалости.

Сажей вычерчен переулок.
Неумелый художник – ночь,
И я, как палатный недоумок,
Которому спать невмочь,

Бреду без цели и воли
По асфальтовым рытвинам тьмы
После длительного застолья,
Не пытаясь выстроить мысль.

Колебание ветра и тени
Вопрошает у сердца приют.
Словно мертворожденный гений,
Тело вызвано им на суд.

И звук посредственной музыки
Останавливает перед авто,
И спина невольно сутулится,
Как написано на роду.

Шляпу – прочь. И ботинки намокли.
Я теряюсь, и улица – тоже.
Эха безответный окрик,
По спине пробежала дрожь.

Словно кошка из подворотни,
Силуэт мой крадется во двор.
И в кармане – не больше сотни
Честных денег: я ведь не вор.

В окнах гаснут ночные огни.
Я бродяга без роду и племени,
Без моей ненавистной родни.
Я недоучка в четвертой степени.

Друг мой, клен, срублен под корень.
Одиночество так и грызет нутро.
Вот она, поэта доля:
Черный свет карих глаз да вино.

Печаль меня взрастить успела
На почве бедной и сухой.
Я плохо танцевала, пела
И стала дочерью плохой.

Ревнивый гений самолюбья
Меня питал и вразумлял.
Я не такая, как все люди,
Войны потомок и менял.

Кривая лестница на небо
Едва меня не забрала.
Я стала верить, и молебен
Я совершала куполам.

Да только пусто было в сердце,
И крест меня не вдохновил,
Устала думать о запретах
И подросла по мере сил.

Живее мыслится на воле,
Где степь, и горы, и леса.
Я о такой мечтала доле,
Где места нет моим слезам.

И породнилась я с тобою,
И часть меня родилась вновь,
Забыты подлости и горе,
Проникновенен новый зов.

Тебя сегодня нет. И мне не спится.
Молчание, как каменный удар.
Мне завтра будет ровно тридцать.
Шампанское на землю лью. Пожар.