Людмила Руйе - Душа поэта

Предложила вместе удалиться
Для объяснения в кабинет,
Там сказала: «Россия гордиться
Будет поэтом чрез сотни лет!»

– Но он покрыл моё имя срамом, –
Государь в сердцах ей возразил, –
Для потомков прослыву тираном,
Хотя дорог и мне Пушкин был!

При Павле звенел бы кандалами
За оскорбленье царской семьи,
При Иване Грозном батогами
Иль плетьми б смутьяна засекли.

Тот, кто места своего не помнит,
И почтенья не питает к нам,
Кусая руку, что его кормит,
Он – как библейский насмешник Хам,

Не уважавший отца родного,
Смеявшийся всё время над ним,
Стал он первым изгнанным из дома,
Вот и Лермонтов ваш был таким.

Пушкина я обожал творенья,
До сих пор во мне утраты боль,
Без божественных строф откровенья
Стала душа моя сиротой.

Ко дворцу я сам его представил
И журнал повелел разрешить.
А Лермонтов в вину мне поставил,
Что не смог драму предотвратить.

Бросил безжалостно оскорбленье,
Будто перчатку швырнул в лицо!
– Было косвенным то обвиненье,
Думал, с обществом вы заодно.

Лично вас не хотел он обидеть,
Когда стих тот опальный писал,
Ничего не мог от горя видеть,
Против света, как Демон, восстал.

Ведь слово вылетит – не поймаешь,
В сердцах гневаться можешь на всех,
А когда подробности узнаешь,
Понимаешь, что винил не тех.

От гнева и вы не в себе были,
Когда слали его на Кавказ,
И тем самым Россию лишили,
Гения, что прославил бы нас.

Не пристало накладывать вето
На тот стих, что порок обличил,
Обсудить нужно было с ним это,
Слишком молод ещё ведь он был,

Чтобы, не впадая в категоричность,
Влиянью не поддавшись страстей,
Не задеть злым словом чью-то личность,
Во врага превратив из друзей.

– Государыня, и я был молод,
Но отца не смел критиковать,
Вход во взрослую жизнь ведь не повод,
Чтобы на свой лад весь мир менять.

Коль владеешь рифмой, то негоже
Души ранимость не брать в расчёт,
А ваш гений не давал, похоже,
Силе обличения отчёт.

Можно убить словами своими,
Коль чувством такта не наделён.