Саша Савич - Чё там по стихам

много десятков тысяч,
выключив дома свет,
наши бесплотные мысли
и кинем их в Интернет!

Они заразят чьи-то ленты,
скрываясь среди новостей.
Между фотками вкусной поленты
и почти обнаженных блядей.

Между чьими-то злыми словами,
между красками прошлых дней.
Они будут тревожить память,
накрывая нас грустью своей.

И когда мы дойдем до сути —
будет поздно менять маршрут.
Мы уже никогда не забудем
этих пару последних минут.

Город стал беззаботно-тихим,
но наполнены в нем дома.
Может быть, нас всколыхнет
вся эта кутерьма?

Обними меня за плечи —
В нашей комнате темно.
И холодный летний вечер
Бьётся ветром об окно.

Одеяло нас спасает.
Попусту горит камин.
Ты убийственно беспечен
И, как всегда, неповторим.

Улыбаешься спокойно,
Сидишь, как будто в стороне.
Я привыкла – мне не больно,
Только очень грустно мне.

Только хочется однажды,
Когда ночь развесит шелк,
Чтоб ты меня укутал взглядом,
Чтоб меня опять нашел..

Обними меня за плечи.
В нашей комнате темно.
И холодный жгучий вечер
Бьётся ветром об окно.

Прости за молчание и строгость.
Каждый раз, кажется, что все разбилось на нити.
Я не куплю тебе больше йогурт
Ни шоколадный,
ни фруктовый,
который можно из банки выпить.
А ты из какого-то чувства меры не будешь делить меня на части.
Тебе наплевать на вкус и запах моей спермы
и на красоту моих деепричастий.
Может, это все ложь и видимость скверны?
Видимость того, как нами диктует слабость.
Я люблю тебя больше, чем бесконечность полусферы
бездонного океана, упавшего Посейдону в лапы.
Я люблю тебя больше, чем жизнь эту страшную.
И каждый день любовь эта все ярче хлещет!
Я просто скучаю о тебе, как труба о печной саже,
как о глажке утюгом постиранные вещи.
Тебе наплевать, я знаю, и все это совсем ничего не значит.
Я или кто-то другой придет к тебе на ужин.
А с какой все же символикой нашей любви мячик
футбольный,
баскетбольный,
или просто упавший в лужу?
Не знаю, как закончить.
Еду за очками.
Тебе снова больно одной и, возможно, плохо.
Я люблю тебя. Ты поглотила мою память.
Каждой клеткой своей
до моего последнего вздоха.

Хочешь, я буду твоим ярким светом?
Ты оставайся моей тьмой, если так чувствуешь, слышишь?
Хочешь я буду твоей планетой?
Буду дождем, который стучит по твоей крыше?

Хочешь, я буду твоим нелюбимым?
Самым оборванными и не желанным?
Просто, можно, я буду с тобой молчаливым
И буду зализывать твои раны?

Хочешь, я стану совсем забытым?
Сотканным из всех твоих противоречий?
Хочешь, я буду муку цедить сквозь сито?
Или душу свою сжигать, как свечи?

Хочешь, я буду твоим ярким светом?
Ты оставайся моей тьмой, если так чувствуешь, слышишь?
Хочешь, я буду твоей планетой?
Буду дождем, который стучит по твоей крыше?

Очень холодное утро,
с алюминиевым привкусом сок.
Стук дождя создает амплитуду,
повторяя мой тихий слог.

И горячее влажное сердце
обертонами прямо внутри
разольет в постоянной инерции
имитацию чьей-то игры.

То уходит октавами в форте,
то слегка приглушает звук.
Переменным штрихом без аккордов
подменяет привычный стук.

На столе на красивых тарелках
теплый джем и засохший хлеб.
Темный кофе под аплодисменты
закипает. Остыл омлет.

И покрылась крошками скатерть.
Завтрак кончился, близится день.
Интересно терпения хватит
дочитать вам всю эту хрень?

Солнце выплюнет нежно
нас с тобой через глотку
без красивой одежды
и с оттенком болотным.

Без следа сожаления,
без скандалов и грусти,
без скачков настроения.
Мы с тобой не пропустим

этот крохотной поезд
на дровах
в два вагона.
В сон почти что не клонит.
Запах одеколона

расползется стократно
в пространстве безликом.
Мы начнем задыхаться.
Тошнотворно-пропитан

каждый дюйм, каждый метр
и каждая клетка.
Аллергия догнала меня незаметно.

И уже на перроне,
ощущая метан.
Я припомню, как дернул
рукою стоп-кран.

Мир разделяют на грани
словами,
которые ничего не значат.
Мы
внезапно становимся маленькими
и
беспричинно плачем.

Киев кишит огнями.
Идет война на два фронта.
Ничего, мой друг, не меняется
со времен Мазарини и Фронды.

Мир разминают ступнями,
как не поделенную котлету.
Боль разрастается в памяти,
словно раковая клетка.

Возможность
бесцельно творить,
остается привилегией сильных.
А слабые будут гнить
в постелях своих цивильных.

Город хохочет над собой изнутри,
становясь оплотом разбоя.
Помнишь, как конь помог им войти,
когда разоряли Трою?

Только мир разделяют на грани
словами,
которые ничего не значат.
Мы
внезапно становимся маленькими
и
беспричинно плачем.

Киев кишит огнями.
Идет война на два фронта.
Ничего, мой друг, не меняется
со времен Мазарини и Фронды.

Ночь. Пустота. Норвегия.
Мир разделен на части:
Девочки красятся Мэйбеллин,
Мальчики рвутся к власти.

Я разрезаю полностью,
Кожицу у банана.
Мальчики едут в Конго,
Девочки – на Панаму.

И, если верить внешности,
И, если слушать маму,
Девочки просят нежности,
Мальчики так не станут.

Город. Объятия времени.
Горсточка мармелада.
Мальчики – Одиссея.
Девочки – Илиада.

Тишина наступает с запада,
Долго мнется в углу и целуется.
А восток сзади нагло лапает
Не прикрытые снегом улицы.

Под мигалки и звуки серые,
Провокации, марши, лозунги
Украшают Москву полусферами
И горящими ночью звёздами.

Апельсин с горьковатой корочкой
Испаряет эфиром магическим
В мягкий воздух советское прошлое
Вперемешку с былой трагичностью.

Если глубже уйти в эволюцию,
Изучая теорию Дарвина,
То душевные наши конструкции
Растворят в генетической памяти.