Ирина Коробейникова - Мы за них в ответе

ОНА лежала в каменной расщелине, на мягкой снежной перине, беззаботно растянув длинное сытое тело. Светлый, покрытый длинными нежными волосками, живот, изрядно утепленный к началу зимы, подтянулся, и от этого кошка после предыдущей беременности и родов выглядела особенно стройной и гибкой. Маленькие соски напрягались даже от легкого прикосновения шершавого языка. Вылизывая золотистую с мелкими ржавыми подпалинами, украшенную многочисленными черными, подобными зашифрованным древним знакам, пятнами шерстку, красивее которой не было в округе, ОНА заставляла ее по-особенному сиять в холодном лунном свете. Потягиваясь и выпуская между мягких подушечек лап отточенные коготки с белыми кончиками изысканного французского маникюра, ОНА явно любовалась собой, мурлыча от удовольствия. ОНА вот уже как три года была признанной царицей Кедровой пади…

ОН подобрался совсем близко и уже в течение получаса наблюдал за нею, застыв неподвижно. ОН любовался ею в свете луны и оставался незамеченным. Высокий скалистый выступ, на котором ОН еле-еле удерживал равновесие, чтобы не сорваться вниз, позволил ему рассмотреть ее тело в мельчайших подробностях. От мягкого округлого носика в мелких рыжинках до кончика длинного пушистого хвоста, заканчивающегося большим черным подковообразным пятнышком. Удивительного лазурного оттенка глаза были полузакрыты – ОНА блаженствовала и, как ему казалось, не замечала его. Однако расширяющиеся время от времени зрачки и настороженные округлые ушки говорили о другом. ОНА знала и чувствовала, что ОН рядом, и просто позволяла любоваться собой. ОНА изогнулась, перевернувшись на спину, и ласково заурчала. Это был призыв, и ОН понял, что пришла пора.

ОН спускался к расщелине медленно, чтобы ни одним неловким движением не нарушить ее расположение. Лапы его мелко дрожали от нетерпения, но ОН ни на секунду не позволил ему овладеть собой. Под подушками его тяжелых лап не хрустнула ни одна ветка, и ни один камень не сдвинулся с места. Ночь была молчаливой, и даже луна на некоторое время стыдливо закуталась в облака.

ОНА дремала, свернувшись колечком, когда ОН достиг ее логова. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что без предварительных ухаживаний ОНА не подпустит его ни на шаг. И ОН начал свой долгий медленный любовный танец – ходил кругами, незаметно приближаясь, и вновь отходил на приличное расстояние, если ОНА оскаливалась и рычала. Эти повторяющиеся па в конце концов утомили ее, и ОНА, потеряв бдительность, не успела зафиксировать его резкий прыжок. ОН прижал ее к земле всей тяжестью тела изголодавшегося самца, захватив клыками шелковистую холку, а камни, ограничивающие расщелину с двух сторон, не позволяли ей увернуться. ОНА попыталась несколько раз огрызнуться и грозно ощерилась, но острые клыки молодого хищника предупредительно сжали ее шею.

ОН несколько секунд собирался с духом, но ноги его неожиданно напряглись, мышцы спины сделались каменными, а глаза с превратившимися в тонкие щелочки зрачками загорелись огнем. ОН овладел ею быстро и грубо, как любой новичок, и долго не отпускал из мощных объятий. ОНА не оказывала сопротивления, подчинившись его силе, и любовь повторилась еще несколько раз. Но как только ОН ослабил хватку, обессилив от долгого напряжения, мощный удар когтистой лапы отбросил его в сторону, и ОН вынужден был склонить голову перед ней.

Царственной походкой, ничем не выдающей недавнего ее греха, ОНА вышла из логова, огибая камни, и спустилась к водопою, гонимая жаждой. ОН проследовал за ней, семеня на некотором расстоянии.

Хрустальная корочка наледи звонко треснула, сердце Сандогоу, бьющееся в каменистом кармашке, застучало, и Кедровая падь пробудилась ото сна. Два леопарда, низко склонив головы, жадно лакали ледяную воду, и набирались силы от реки, как набирается силы хищник, вспоровший вену у жертвы и припавший к теплой вязкой струе.

Грозный вид кошки указывал, что молодому леопарду пора удалиться. Незамедлительно исполнив ее приказ, ОН шел с поникшей головой, изредка оглядываясь с некоторой опаской, понимая, что границы территории царицы-кошки непозволительно нарушать никому.

Первые тонкие, почти невидимые, лучи солнца пробились сквозь густую хвою – новый день приветствовал обитателей Кедровой пади.

…ОНА жадно поглощала куски парного молодого мяса косули, набираясь силы после удачной охоты, ощущая внутренним материнским инстинктом биение трех новых сердец в своем теле.

…ОН шел, пробираясь сквозь густые заросли уссурийской тайги, отмечая для себя новые границы, с единственной надеждой на то, что семя, рожденное его сегодняшней страстью, прорастет, и род пятнистых леопардов продолжится в их общих детях, которых ОНА, несомненно, вырастит и воспитает, как истинная царица «Земли леопарда».

Она всегда была хозяйкой в доме. И очень серьезно относилась к своей миссии следить за порядком. Не в смысле чистоты, конечно, хотя сама она была очень чистоплотной. На самом деле она просто следила за тем, кто и когда приходит, что необычного появилось в доме и даже кто как себя ведет. Ничто не могло укрыться от ее огромных янтарных глубоких глаз. Даже стул, оставшийся вдруг не задвинутым под стол, или игрушка, оставленная на полу малышами, сразу привлекали ее внимание. Она подолгу стояла и рассуждала про себя, как бы заставить этих непонятливых людей, внедрившихся в ее владения, сделать все, как нужно, чтобы не нарушать привычного порядка.

И еще она умела ждать. Она ждала целых два года. Сидела на подоконнике высокого окна неподвижно, как статуя. Вглядывалась в каждого прохожего, медленно поворачивая голову. И этого малого хватало для того, чтобы дом не был одиноким, чтобы никто не считал его таковым. И никто так не считал, потому что все верили, что дом живет полноценной жизнью, раз в нем живет эта необычная пушистая кошка с мистическим взглядом. За два года она привыкла быть одинокой. Привыкла быть хозяйкой в доме.

И встречать она тоже умела. Она могла слышать и различать шаги и даже распознавала звон ключей. Как только открывалась входная дверь, ее всегда можно было увидеть на пороге. Она не терпела и не позволяла грубости и панибратства. Метко ударяла своим круглым когтем обидчика и у того никогда не возникало желания вторично прикоснуться к ней без ее позволения. Она редко разрешала гладить себя. Только изредка можно было потрогать ее маленькие мягкие уши, напоминающие бархатистую ткань. Однако при всей кажущейся неприступности она всегда была рядом. Лежала, похрапывая приплюснутым носом, спала, смешно высунув розовый язык, и подрагивала усами и лапами. Смотрела свои кошачьи сны… А иногда как балерина выставляла вверх переднюю лапу и так замирала в этой неудобной, но очень грациозной позе.