Владимир Елин - Идиот. Часть 1

Ноябрь, оттепель, под утро,
На всех парах к вокзалу в срок,
Умчался поезд к Петербургу,
В тумане плотном, на восток.

Народец ехал отовсюду,
Из-за границы, кто бы знал!?
Но более простого люду,
По ниже классом, всяк устал.

Сидели рядом в третьем классе
Два пассажира у окна.
Не щегольской по виду масти,
Но поразительны с лица.

И в данный час судьба сводила
Двух удивительных людей.
Возможно, так она вершила,
Свой план божественных затей!?

Один был не большого роста,
Лет около двадцати семи.
Курчавый и черноволосый,
В прищуренных глазах огни.

Широкий нос, лицо скуласто,
Чело высокое в купце.
В улыбке наглая гримаса,
С мертвецкой бледностью в лице.

Он был тепло одет, в тулупе,
А потому в ночи не мёрз.
Его сосед продрог до жути,
В плаще из драпа, столько вёрст.

Сосед в плаще был тоже молод,
Лет двадцать шесть в сейчас.
Он белокур, и тощ, как в голод,
С бородкой востренькою враз.

Его глаза большие, голубые,
Во взгляде тяжесть, боль, тоска.
Черты лица тонки, красивые,
Болезнью тронуты слегка.

Лишь узелок в руках со скарбом,
То достояние его.
А на ногах башмаки в штиблетах,
Всё не по-русски у него.

С бородкой – был озябший сильно,
До посинения в лице.
Сосед в тулупе вдруг ехидно:
– Не зябко ли в том пальтеце?!

Сосед ответил: – Очень зябко,
Хоть нынче оттепель зимой!
Не ожидал, что здесь несладко.
Из-за границы. В дом родной!
На этом фоне завязался
Меж ними праздный разговор.
А белокурый не сдавался,
На все вопросы отвечал в упор:

– Четыре года не бывал в России,
Лечил в Швейцарии болезнь.
И судороги от нервов уморили,
Не вылечился, надобно учесть.

Черноволосый: – Деньги печку,
А мы им верим, как же так?!
В их диалог чиновник подключился,
Одетый дурно, красноносый, не дурак:

– То истинная правда! Он воскликнул.
Да-с, только силы переводим в прах!
Но пациент швейцарский заступился —
Его два года ихний врач лечил за так!

Белокурый молвил: – Господин Павлищев,
Который деньги на лечение давал,
Представился пред Господом! Я ж нищий.
Но родственникам это написал.

В итоге выяснилось – белокурый,
Стремился в Петербург де наобум.
Нет денег, негде жить, ну и натура,
Возможно, так и вёл его Фатум?!

Тут красноносый уколол обидно:
– Всё достояние ваше в том мешке?!
Какой вы родственник, по вам же видно,
Хотя Епанчина добра к подобным, налегке.

Всезнайка красноносый был навязчив,
О родственниках знал, как о себе.
Где, кто служил, на ком зело женился,
Про их достаток, что в какой избе!

Да, в обществе встречаются всезнайки,
Обременённые пытливостью ума.
Но знания их, как домохозяйки:
Кто, с кем, зачем, возможное куда.

Черноволосый в это время заскучал,
Смотря в окно рассредоточив взгляд.
Зевал он, с нетерпением ожидал,
Когда же поезд прибудет на вокзал!

– Позвольте-с, с кем имею честь?!
Воскликнул красноносый господин.
– Князь Мышкин, Лев Николаевич,
С готовностью ответил гражданин…

– Князь Мышкин?! Ох, не знаю-с,
Что даже не слыхал про вас.
Воскликнул борзо красный нос,
Сим сделав грубый реверанс.

– Ещё бы! Вмиг ответил князь.
Единственный, возможно, я.
С Епанчиной быть может связь,
По родословной у меня!?

Черноволосый вдруг спросил:
– Наукам обучались вы?!
Больного разве кто б учил?!
– Я не обученный, увы.

– Рогожиных знаете?! Сказал он.
– В России я не знаю никого.
– Так вы наверное Рогожин?!
– Парфён Рогожин, что с того.

– Парфён, Рогожин, славно как!
Чиновник красноносый восклицал.
– Отец большой оставил капитал,
За два миньона, жалко дух отдал?!

Рогожин: – Ты откуда знаешь, тоже,
То сколько денег батенька скопил?!
В Перми я, во горячке чуть не помер,
О смерти отца братец меня не известил!

Князь удивленно оглядел Парфёна,
Как дивно – наследный миллионер!
Чиновник вился рядом, как ворона,
Льстя тут Рогожину на свой манер.

Рогожин – князю: – Все думают я болен,
А я больной тихонько сел в вагон!
Приеду – заявлюсь, пусть брат спокоен,
Как порешит, а может будет миллион.

– А пять недель назад, как вы, Рогожин-князю,
Лишь с узелком бежал я в тётушке во Псков.
Отец хотел прибить меня, похоже сразу,
Но помер сам! Вот был отец суров.

– За что так батенька рассержен,
Что сотворили в жизни вы?!
– Настасья Филипповна, конечно,
Мой грех и раздражение семьи.

Чиновник тут же подхватил сю тему:
– Настасья Филиппова?! Ого!
Рогожин: – А то вы знаете богему.
– А вот и знаю-с, что с того?!

Она же знатная Барашкова и барыня,
Чиновник молвил тут же им.
Имеет отношения в точь с Тоцким,
Он капиталист и друг Епанчиным.

Рогожин удивился знаниям соседа:
– И ведь не лгал, её де знает чёрт!
– Да, Лебедев всё знает, Ваша светлость!
Я с Лихачевым ездил сколько вёрст.

Рогожин: – А она, что с Лихачевым?!
Чиновник: – Нет-с, наветы все о ней.
Болтают спьяну офицеры в ложах.
Нет, только с Тоцким, более ни с кем…

– Всё так и есть! Сказал Рогожин.
О том мне Залёжев гласил.
Её на Невском я приметил,
Когда из магазина выходил.

А Залёжев: – Она тебе не пара!
Она княгиня, кто ты ей?!
Жениться Тоцкому пора настала,
Ему за пятьдесят, скорей.

– Мне Залёжев внушил тогда же,
В театре можно встретиться бы с ней.
Смотреть балет она желает в ложе.
Родитель за балет убил бы нас, ей-ей!

А тут покойник мне даёт наутро
Билеты в десять тысяч номинал:
– Иди сменяй, отдай конторе ссуду,
А остальное мне верни, так указал!

Я деньги взял, и с ними к ювелиру.
Купил подвески – камни, что с орех!
И к Залёжеву, поедем-ка Настасье,
Я сам не свой, не думая, что грех.

И вот мы в зале, а она пред нами,
А Залёжев ей просто: – Блага весть!
Подарок в память встречи с вами,
Принять соблаговолите в вашу честь!

Она раскрыв, взглянула, усмехнулась.
– Благодарите друга в добрый час.
Рогожин так любезен! Улыбнулась.
Откланялась, ушла без лишних фраз.