Ульяна Сергеева - Приходите, я буду ждать Вас

Детей воспитывать мы склонны,
Им объясняя, что к чему.
«Будь честным, добрым,
Смелым, скромным».
Добавьте: «Я с себя начну».
Мы говорим: «Судить нельзя!»
И обсуждаем за обедом:
«Соседа нашего стезя
Ему приносит только беды!»
«Кухарка наша по ночам
Сбегает в сторону деревни».
И злые помыслы у нас
Порой бывают твёрже кремня.
Мы говорим:
«Будь добр к бедным!»
А сами, в церковь поднимаясь,
Не видим лиц худых и бледных,
К нам обращённых,
И я каюсь – я не всегда
Пример благой даю своим
Любимым чадам.
А вы, читатель дорогой? Вы лучше?
О, я очень рада!
Но мы вернёмся в замок наш;
Диане с юности твердили:
Любовь без брака – это блажь,
И под запретом ей отныне
Улыбки, флирт, касанье рук —
Быть нужно сдержанной и милой.
Однажды встретится ей друг,
Что назовёт её любимой,
И будет платье цвета яблонь,
Будет и праздник, и алтарь,
Зажгутся свечи в канделябрах,
Священник благостный, как встарь,
Её с любимым обвенчает,
И можно будет ей любить.
Будет положено начало,
И чувств тех нет, не истребить!
Диана сдержанно кивала,
Тайно в душе жалея мать.
Неужто так она мечтала
Свой век печально прозябать?
Красива всё ещё графиня,
Сладки ещё её уста,
А граф отец – не с нею ныне,
Он вечно занят иль устал.
Давно не видела Диана
Блеска их глаз, сплетенья рук.
Она, увы, узнала рано:
Брак – не спасенье от разлук…
И сколько ей ни говорили:
«Любовь, что на всю жизнь, одна!»
Ей всё казалось: то шутили.
И это не её вина.

Пишу я, сердцем разрываясь,
Смотрю на ливень за окном:
Как капли, оземь разбиваясь,
Мы все страдаем об одном:
Хотим любви людей и Бога,
А сами – на любовь скупы:
Мы выбираем крошек много,
Как шелуху среди крупы.
Это – отдам, а то – оставлю,
Мы рассуждаем так порой,
В душе нас раздирает травля,
А мы всё требуем покой.
Его не требуют, не ищут,
А обретают, как награду —
Он как божественная пища,
Лик светлый в гуще маскарада.
И прежде, чем его узнать,
Отдать готовыми быть нужно.
Пишу и плачу. Вот тетрадь.
В ней я открыта, безоружна,
Невольный я свидетель их,
Героев честных и мятежных.
Пускай рекою льётся стих
На брег страничек белоснежных.

Пока Диана трепетала,
Гадая о своей судьбе,
Её отец внизу, в гурьбе
Крестьян, работниц, пастухов
Глядел вокруг взглядом вассала,
Был сдержан, собран и суров:
Он указания давал,
Хвалил, ругал и вёл подсчёты:
«Уже сентябрь на излёте,
Танцуют листья карнавал,
А вы, уткнувшись в сеновал,
Всё спите, ленитесь, живёте
Вы днём одним!»
Журил, шутя,
Затем в конюшню удалился
И, жаждой-голодом томим,
Велел нести пирог и чаю.
Кому? Ах да, не замечая,
Я вам забыла рассказать:
У графа друг, не дать не взять,
Представьте – кучер!
С юных лет они дружны,
И друга лучше я не встречала;
Их отцы дружили,
Титулы минуя.
Однажды старый граф,
Ликуя, на лошади умчался дикой,
И кучер спас его. Тогда
Его сынишку земляникой
Граф угостил. И вот, росли тогда
Мальчишки, играя, не жалея сил.
Филлип звал Генриха к реке —
Купаться и ловить лягушек,
Стрелять фазанов по весне,
Лепить картины из ракушек.
Так юноши росли, поправ
Приличия, устои света —
Один был граф, а другой – кучер,
И вот теперь – мужья, отцы.
И граф, в душе увидев тучи,
Стряхнув их, как налёт пыльцы,
Шёл к Генриху просить совета.
И спорили до хрипотцы.

Вот на веранде накрыт стол,
И Генрих вышел, поклонясь,
А граф рукой махнул, смеясь,
И с ним откушать приглашая.
Их ограждает частокол,
Ничто беседу не смущает.
Наш кучер крепок и высок,
Душою добр, лицом светел,
Он предан графу. И песок
В часах настольных остывает,
А спора жар не утихает,
И я поведаю о том.
Граф с грустью недоумевает:
Что стало с чувствами его?
Супругу любит, но они
Друг к другу всё охладевают.
Они ещё ведь не стары,
Ей восхищаются в округе,
В него другие влюблены,
Но ищет счастья он в супруге!
Когда случилось отдаленье?
И как вернуть восторг былой?
Генрих ответил: «Я порой
То же предчувствую сомненье:
С Луизой в браке я давно,
И часто наша жизнь – привычка,
Ищу к двери этой отмычку,
Ведь ключ уже канул на дно.
Но верю, что любовь живёт:
Быть может, дремлет иль болеет,
Но сердце снова запоёт,
И затрепещет, обомлеет».
«Твоей бы веры мне крупицу», —
Вздохнул угрюмо де Монтень, —
«Зову Клотильду прокатиться,
А ей то некогда, то лень.
Я приглашаю выйти в сад,
Как раньше, отдохнуть в беседке,
И я как будто виноват:
У ней в гостях опять соседки,
И мне обиднее стократ.
А раньше – как была бы рада
Со мной побыть наедине!
Она была моей отрадой.
Теперь лишь герб наш на стене
Напоминает о союзе.
И брак теперь тяжёлым грузом
Висит, как камень на спине.
Я с превеликою охотой
Её бы пригласил в Париж,
Там дни медовые, как соты,
Бурлит коктейль кафе, афиш!
Но я боюсь и приглашать —
Она Диану не оставит.
«Ну что ты, милый, я ведь мать», —
Мне неизменно отвечает».
Генрих кивнул: «Держись, мой друг!»
…И вздрогнул, словно от укола:
Вдруг между кольев частокола
Изящный веер промелькнул
И скрылся, словно показалось.
«Смириться, ждать: что нам осталось?
Ведь делают так все вокруг».
Вот философский вышел спор,
Но мы, подслушав разговор,
Последуем пока на луг:
…Гонит графиню злой укор;
Туда ведёт её испуг.

Пустой осенний бурый луг
Графиню ласково встречает.
Сегодня он – пример и друг:
Как пышно он цветёт в начале
Душистой, радужной весны —
Так и любовь, чьи дни ясны,
Порой не ведает печали,
Покуда шторм не разразится.
Тогда и чувство опалится
О пламя жизненных невзгод.
«Как долго боль та будет длиться?
О, помоги мне, небосвод!» —
Графиня горестно вздыхает
И видит – от дому бежит
Служанка, юбки подбирая:
«Я говорю – не принимаем!
А он под дверью всё кружит!»
Кто же?» – графиня вопрошает,
Украдкою слезу смахнув.
«Всё он! Смеётся, угождает,
Флиртует, видимо, смекнув —
Хозяев нет! Вновь тот смутьян,
Известный всем нам Себастьян!»
Графиня резко повернулась
И изменилась вдруг лицом:
«И ты оставила Диану
Наедине с тем наглецом?
Идём скорей! Вперёд беги!
Неси им чаю и печенья,
Её, смотри убереги
От его дерзкого общенья!»
Бежит служанка. Вслед за ней
Идёт графиня, задыхаясь,
Словно букет цветущих лет
В миг отняли, не полагаясь
На своды времени и дней.
Бредёт графиня…
Мы – за ней.

А между тем в гостиной мрачной,
Где не впускают шторы свет,
Прийти предлог найдя удачный,
Стоит подтянутый брюнет.
Широк в плечах и ростом ладен,
И по-щегольски он одет.
Из снов Дианы как украден —
Вот он – таинственный валет!
Диана смущена, стыдлива —
Не разрешён им тет-а-тет.
Он сеть плетёт неторопливо,
Он знает, что препятствий нет.
«Как Ваша матушка – здорова?»
Он вопрошает свысока.
Диана молвит только слово:
Тиха, задумчива, кротка.
Где её бойкость в обращении?
Где же уверенность и флирт?
Её наука обольщенья
Свежа, невинна, словно мирт:
Забыты все её уловки,
Приёмы, хитрости и ложь.
Она – как нежности воровка,
И шепчет взгляд: «Чего ты ждёшь?»
Беги, беги скорей, служанка,
Беседу их предотврати!
Вдруг в двери стук: то гувернантка:
Остановилась на пути
И ждёт поклон немого гостя;
Он, наконец, пришёл в себя,
Припал к руке: «Ну что Вы, бросьте,
Мадам Эдит, я здесь, скорбя
Об одиночестве унылом.
Я думал только пригласить
Диану совершить прогулку,
Мне одному так всё постыло,
И в доме шаг и вдох – всё гулко!
Вы разрешите нам уйти?»
И поклонился он учтиво.
«Ах, что Вы, Господи прости!
Вдвоём? Одни? Вот это диво!
Нет, сударь, вот и чай несут —
Останьтесь к чаю, очень просим!
Скоро родители придут.
Скажите, как Вам ныне осень?»
Диана, отойдя к окну,
Огонь со щёк согнать пыталась.
«Его я чувством оттолкну», —
Она сама себе призналась.
Он ценит так свою свободу
И к объяснению не готов…
Буду и я ему в угоду
Воздушней снов и облаков.
Он ищет юность, беззаботность,
А не пучину сильных чувств!
Ему важнее смех, вольготность…
Я подыграю. Научусь!
Вот и maman. Присяду с нею.
Где веер? Шифр сообщу.
Не откажусь. Не покраснею.
О небо, больше не ропщу!