Илья Каминский - Глухая республика

В память об Элле и Викторе Каминских

Посвящается Кейт Феррис

А когда они бомбили чужие дома, мы

протестовали,

но мало, мы возражали, но

мало. Я был

в своей кровати, Америка вокруг нее

рушилась: невидимый дом на невидимый дом на невидимый дом…

Я вынес стул во двор и любовался солнцем.

На шестой месяц бедственной власти

в доме из денег,

на улице из денег в городе из денег в стране из денег,

нашей великой стране из денег, мы (простите нас)

жили счастливо во время войны.

Dramatis

personae

ГОРОЖАНЕ ВАСЕНКИ – хор, те самые «мы», кто рассказывают историю, а ветер ласкает белье на балконах, развешанное на веревочках.

АЛЬФОНСО БАРАБИНСКИ – кукловод, «я» первого акта, только что женился на Соне.

СОНЯ БАРАБИНСКИ – лучший кукловод Васенки, только что вышла за Альфонсо, беременна.

РЕБЕНОК – внутри Сони, размером с морского конька, позднее – Анушка.

ПЕТЯ – глухой мальчик, двоюродный брат Сони.

МАМА ГАЛЯ АРМОЛИНСКАЯ – владелица кукольного театра, раздувает волнения, «я» второго акта.

КУКЛОВОДЫ ГАЛИ – с балкона театра учат знакам, как будто регулируют уличное движение:

если Солдат – пальцем показать, будто клюв клюет глаз

если Доносчик – пальцами показать, будто клюв клюет оба глаза

если Армейский Джип – выдвинуть вперед сжатый кулак

СОЛДАТЫ – приезжают в Васенку, чтобы «защитить нашу свободу», разговаривают на никому не понятном языке.

МАРИОНЕТКИ – висят на дверях и крыльцах, принадлежащих семьям арестованных, за исключением одной лежащей на бетоне марионетки в виде средних лет женщины, прижимающей к себе ребенка словно сломанную руку. Ее рот забивается снегом.

Наша страна – это сцена.

Когда солдаты входили в город, народные собрания официально запрещались. Но сегодня все соседи толпой сходятся на фортепианную музыку из кукольного спектакля Сони и Альфонсо на Центральной Площади. Некоторые из нас забрались на деревья, другие притаились за скамейками и телеграфными столбами.

Когда Петя, глухой мальчик в переднем ряду, чихает, кукла-сержант визжит и валится. Она встает, фыркает, трясет кулачком в сторону смеющейся публики.

Армейский джип сворачивает на площадь и из него извергается его собственный Сержант.

Немедленно разойтись!

Немедленно разойтись! передразнивает своим деревянным фальцетом кукла.

Все замирают, кроме Пети, продолжающего хихикать. Кто-то резко закрывает себе рот ладонью. Сержант поворачивается к мальчику, показывает пальцем.

Ты!

Ты! показывает пальцем кукла.

Соня смотрит на свою куклу, кукла смотрит на Сержанта, Сержант смотрит на Соню и Альфонсо, но остальные из нас смотрят на то как Петя, отклонившись назад и собрав всю слюну, что была во рту, запускает ее в Сержанта.

Звук, которого мы не слышим, срывает чаек с поверхности воды.

Четырнадцать человек, в основном не знакомых,

смотрят как Соня склонилась над Петей,

застреленным посреди улицы.

Она берет его очки, блестящие как две монеты, вешает ему на нос.

Наблюдай этот миг

– конвульсию его –

Идет снег и, словно врачи, собаки выбегают на улицы.

Мы, четырнадцать, смотрим:

Соня целует его в лоб. Ее крик – дыра

в разодранном небе, струящемся на скамейки в парке, на огоньки у крылец.

В открытом рту Сони мы видим

наготу

целой нации.

Соня лежит, распластавшись,

возле снеговичка, вздремнувшего посреди улицы.

Страна бежит, как будто схватившись за живот.

Ты жив , шепчу я себе, следовательно, что-то в тебе – слушает.

Что-то бежит по улице, падает, не может встать.

Я бегу итд c ногами с руками своими за

беременной женой итд по улице Васенка я бегу всего

пару минут итд нужно чтобы сделаться человеку.

На следующее утро наша страна проснулась и отказалась слышать солдат.

Мы отказываемся во имя Пети.

В шесть утра, когда солдаты в переулке любезничают с девушками, те проскальзывают мимо, указывая на свои уши. В восемь дверь пекарни захлопывают прямо перед Иваноффым, хоть он и лучший их покупатель. В десять Мама Галя пишет мелом на воротах казармы НИКТО ВАС НЕ СЛЫШЕТ.

К одиннадцати начинаются аресты.

Наш слух не ослаб, но безмолвное в нас окрепло.

После комендантского часа семьи арестованных вешают на окнах самодельные марионетки. На улицах никого, только скрип веревочек и топ-топ деревянных ножек и кулачков по стенам.

В уши города падает снег.

Мой народ, в утро первых арестов

ты был охрененно хорош.

Наши люди, некогда пугливые, привыкшие к своим теплым кроватям, теперь

высятся мачтами –

глухота проходит через нас как полицейский свисток.

Ныне я

свидетель:

каждый из нас

приходит домой, орет на стены, плиту, холодильник, себя. Прости, я

не был честен с тобой,

жизнь –

перед тобой я буду отвечать.

Я бегу итд c ногами с руками своими по улице Васенка итд…

Тому, кто слушает:

спасибо за перо на моем языке,

спасибо за наш спор, который кончается, спасибо, Боже,

за глухоту – какое же пламя

от спички, которую ты не зажигал.

Я видел, как целится Сержант, как глухой мальчик с огнем и железом

во рту –

лицом в асфальт,

атласом костей и открытых клапанов.

Воздух. Это в воздухе что-то требует нас.

Земля застыла.

Часовые едят бутерброды с огурцами.

В этот первый день

солдаты осматривают уши барменов, бухгалтеров, солдат –

тишина творит злые шутки с солдатами.

Они вырывают жену Горы из постели словно дверь автобуса.

Наблюдай этот миг

– конвульсию его –

Тело мальчика лежит на асфальте как скрепка.

Тело мальчика лежит на асфальте

как тело мальчика.

Я прикасаюсь к стенам, чувствую пульс дома, и

таращусь вверх, бессловесный, и не знаю, зачем я живой.

Мы крадемся по городу,

Соня и я,

между театров, садов и кованых ворот.

Будьте бесстрашными, говорим мы, но никто

не бесстрашен в миг, когда звук, которого мы не слышим,

срывает чаек с поверхности воды.

Тело мальчика все еще лежит на площади.

Соня, прижавшись к нему, лежит на бетоне. Ее ребенок спит внутри нее.

Мама Галя приносит Соне подушку. Человек в инвалидной коляске приносит литров пять молока.