Уильям Шекспир - 154 сонета

не станет истин, света, красоты…

When I consider every thing that grows

Holds in perfection but a little moment,

That this huge stage presenteth nought but shows

Whereon the stars in secret influence comment;

When I perceive that men as plants increase,

Cheered and cheque’d even by the self-same sky,

Vaunt in their youthful sap, at height decrease,

And wear their brave state out of memory;

Then the conceit of this inconstant stay

Sets you most rich in youth before my sight,

Where wasteful Time debateth with Decay,

To change your day of youth to sullied night;

And all in war with Time for love of you,

As he takes from you, I engraft you new.

один лишь миг от всходов есть до тлена,

завянет всё, чему идти бы бы в рост,

планета сцена, зритель во Вселенной

внимает ей, постигнув тайны звёзд

а небесам, как водится, видней,

жил человек, как куст зелёный днём,

но куст сгниёт и скроется в земле,

мёртв человек – нет памяти о нём!

приходим в мир лишь на одно мгновенье,

мы ценим жизнь, когда уходит прочь,

и награждает время иль забвеньем,

иль светлый день наш превращает в ночь

пусть с целым миром мы у времени в плену,

что отберет оно, назад тебе верну…

But wherefore do not you a mightier way

Make war upon this bloody tyrant, Time?

And fortify yourself in your decay

With means more blessed than my barren rhyme?

Now stand you on the top of happy hours,

And many maiden gardens yet unset

With virtuous wish would bear your living flowers,

Much liker than your painted counterfeit:

So should the lines of life that life repair,

Which this, Time’s pencil, or my pupil pen,

Neither in inward worth nor outward fair,

Can make you live yourself in eyes of men.

To give away yourself keeps yourself still,

And you must live, drawn by your own sweet skill.

чтоб страшный бой со временем-тираном

не проиграть, и вечно жить в веках

создай подобие, тебе пусть будет равным,

в нём оставайся, не в пустых стихах

сейчас, когда на гребне ты успеха,

бредёшь по чудным девственным садам,

то каждый сад способен дать побеги

в уже живых, а не с холста, плодах

черты наследника – вот жизни обновленье,

ведь кисть художника, школярское перо

не смогут дать такого представленья,

о красоте, ей вечно жить дано!

нет больше мастерства, чем жертвовать себя,

ты сохранишься, и запомнит мир тебя…

Who will believe my verse in time to come,

If it were fill’d with your most high deserts?

Though yet, heaven knows, it is but as a tomb

Which hides your life and shows not half your parts.

If I could write the beauty of your eyes

And in fresh numbers number all your graces,

The age to come would say «This poet lies:

Such heavenly touches ne’er touch’d earthly faces.

So should my papers yellow’d with their age

Be scorn’d like old men of less truth than tongue,

And your true rights be term’d a poet’s rage

And stretched metre of an antique song:

But were some child of yours alive that time,

You should live twice; in it and in my rhyme.

пусть воспою в стихах твой ум и доблесть,

читатель будущий воскликнет: «всё не так!»

хотя красот не выдуманных повесть

от мира скроет лишь могильная плита

как описать, во лжи чтоб не винили,

и было честно, точно, без прикрас,

земными красками, иль ангел на картине,

твой светлый лик и блеск прекрасных глаз

но всё равно сочтут за небылицы,

за хвастовство болтливых стариков

все эти пожелтевшие страницы,

и этот пышный слог былых веков

один лишь способ есть продлиться на века,

останься в сыне, как живёшь в моих стихах…

Shall I compare thee to a summer’s day?

Thou art more lovely and more temperate:

Rough winds do shake the darling buds of May,

And summer’s lease hath all too short a date:

Sometime too hot the eye of heaven shines,

And often is his gold complexion dimm’d;

And every fair from fair sometime declines,

By chance or nature’s changing course untrimm’d;

But thy eternal summer shall not fade

Nor lose possession of that fair thou owest;

Nor shall Death brag thou wander’st in his shade,

When in eternal lines to time thou growest:

So long as men can breathe or eyes can see,

So long lives this and this gives life to thee.

милей, чем летний день, и светел

твой лик, недолгим нашим летом

цветы ломает майский ветер,

и наступает тьма за светом

как необычно всё в природе,

небесный жар сменяют тучи,

ведь постоянства нет в погоде,

её изменчивость нас мучит

твои ж года не канут в лету,

смерть не сплетёт тугую нить,

и будет вечным твоё лето,

в стихах поэта будешь жить!

покуда видим мы и слышим

в моих стихах живёшь и дышишь…

Devouring Time, blunt thou the lion’s paws,

And make the earth devour her own sweet brood;

Pluck the keen teeth from the fierce tiger’s jaws,

And burn the long-lived phoenix in her blood;

Make glad and sorry seasons as thou fleets,

And do whate’er thou wilt, swift-footed Time,

To the wide world and all her fading sweets;

But I forbid thee one most heinous crime:

O, carve not with thy hours my love’s fair brow,

Nor draw no lines there with thine antique pen;

Him in thy course untainted do allow

For beauty’s pattern to succeeding men.

Yet, do thy worst, old Time: despite thy wrong,

My love shall in my verse ever live young.

тупи, безжалостное Время, когти льва,

рожденное землёй, отдай земле, пусть жрёт,

клыки из пасти тигра можешь рвать,

жги птицу Феникса, не вечен ей полёт!

всему, о Время, твой недолгий срок,

увянут пусть прекрасные цветы,

куст роз последний сбросит лепесток,

но одного, молю, не делай, ты!

пусть не коснётся милого лица

твоих часов безжалостная тень,

и красоту оставь для образца

тем, кто войдёт за нами в новый день

но если времени не властно сохранить,

в моих стихах он юный будет жить…

A woman’s face with Nature’s own hand painted

Hast thou, the master-mistress of my passion;

A woman’s gentle heart, but not acquainted

With shifting change, as is false women’s fashion;

An eye more bright than theirs, less false in rolling,

Gilding the object whereupon it gazeth;

A man in hue, all ’hues’ in his controlling,

Much steals men’s eyes and women’s souls amazeth.

And for a woman wert thou first created;

Till Nature, as she wrought thee, fell a-doting,

And by addition me of thee defeated,

By adding one thing to my purpose nothing.

But since she prick’d thee out for women’s pleasure,

Mine be thy love and thy love’s use their treasure

природа женщиною в роскоши убранства

твой лик рисует, Господин (иль Госпожа?)

душою нежен, но лишен непостоянства,

что в женщинах для нас удар ножа

обмана нет в глазах, в них свет и счастье

любой предмет вмиг в злато превратят,

к тебе все дамы воспылают страстью,

мужчины все в друзья к тебе хотят

задуман женщиной, но план первоначальный

судьба ль, природа поменяла для тебя

дала отличие, что душу мне печалит,

твою любовь отняла у меня

любовь моя к тебе пусть будет тенью,

а ты для женщин станешь наслажденьем…

So is it not with me as with that Muse

Stirr’d by a painted beauty to his verse,

Who heaven itself for ornament doth use

And every fair with his fair doth rehearse

Making a couplement of proud compare,

With sun and moon, with earth and sea’s rich gems,

With April’s first-born flowers, and all things rare

That heaven’s air in this huge rondure hems.

O« let me, true in love, but truly write,

And then believe me, my love is as fair

As any mother’s child, though not so bright

As those gold candles fix’d in heaven’s air:

Let them say more than like of hearsay well;

I will not praise that purpose not to sell.

не искушён я, пустословий не дарю,

к чему стихам неискренности блеск?

любовь свою я с небом не сравню,

с вершиной гор и синью дивных бездн

не много надо, чтоб с Луной сравнить

и Солнцем милую свою назвать,

цветок весенний, жемчуга ли нить,

со всеми чудесами уравнять?

любимая! стих с правдой обручён,

да, эта правда давит мне на плечи,

ты лучше всех, кто матерью рождён,

пусть не сверкаешь, как златые свечи