Михаэль Казакевич - По белому огню чёрным огнём

Чуть левее – прочь уйди с дороги!
Чуть правее – лень сковала ноги.
Надо прямо, в лоб не взять преграды.
Черти рядом: слева, справа, сзади.

Раз за разом. Правда иль отрава?
Крики слышно слева, справа – браво!
Злятся бесы, требуют расправы,
Клятвы кровью. Бой за гранью славы.

Верой старой, верой выше смысла.
– Знаешь? – Нет! – Не думай, чувствуй быстро!
Сердцем мудрым честно, вплоть до боли.
Вверх поднимут. Свет тебя напоит.

Свет Творца в измученных бокалах.
Сердце просит – сердцу слова мало,
Мало песни, искренней молитвы.
Душу смело телом спас разбитым.

Люди, люди… Боль души едина.
Чувствуй, чувствуй. Жизнь проходит мимо.
Колот, резан, как ломоть от хлеба.
Небо чувствуй, боль седьмого неба.

Художник рисует маслом батальных событий сцену.
Писатель рисует время – всё то, что смущает глаз.
Пророк нарисует Бога, и в вечность глядят мгновенья,
И время вращает сцены и вальсом вращает нас.

Художник погибнет в битве, артистом войдя в картину.
Писатель войдёт во время, и время сожрёт его.
А вечность сожжёт пророчеств старинную паутину,
Нас звуки закружат танго, не видим мы ничего.

Пусть с музыкой длятся вечно счастливых мелодий звуки.
Пусть вечно летят мгновенья, где трепет сменяет страсть.
Счастливое настроение меняет на радость муки,
А без паутины мухи пророка кусают всласть.

Ну и что, что люблю, что кривые смеются кинжалы.
Пусть устали друзья, опускают в томленье глаза.
Мои бешены кони, и ядом пропитаны жала
Моих слов, что летят вдоль руки, вдоль меча, вдоль ножа.

А не надо стрелять, ведь волшебны несут меня кони.
Ни рука, ни стрела не изменят их радости бег.
Их не надо менять, одуревших от дерзкой погони.
Я в молитву сложу мои песни, и стоны, и смех.

А когда доскачу, доползу, доскажу я простое,
Вот тогда и заплачу, и слёзы пошлю в небеса.
И расступится тьма, как последнее Красное море,
Подарив мне тебя, упадёт утром с неба роса.

Вот тогда к небесам в благодарность смиренные звуки,
И крик рога кривого восславит рожденье звезды.
И я сына учу разжимать его детские руки,
Научу отдавать, чтоб спасти этот мир от беды.

Вопль матери, видящей муки детей,
Детей, что отняли, украли из дома.
Кричит, их зовёт сквозь зеркал чёрный омут.
В стекле отражение – бей его, бей.

Кто может помочь ей, кричащей во тьму,
И детям, которые гибнут и тонут?
Бросаюсь на помощь за зеркало в омут,
Там мудростью глупость и злость заменю.

Не хватит, где плещется море беды,
Где святости искры мерцают сквозь пошлость,
Молюсь за них нынешних, будущих, прошлых.
Лишь тают слова в толще соли воды.

Тогда я хватаю одну и люблю,
А море шальное любовью играет,
А я не сдаюсь, а волна не пускает,
И пью я волну, и тону, и тону.

Что будет? Зависит от вас и от вас,
От всех, кто не умер, кто ходит по кругу.
Очнитесь, прошу вас, подайте нам руку.
Любовь ещё может, ещё её час
Не пробил, и катятся слёзы из глаз.

– Зачем притащил сюда грязное смертное тело?
Не стыдно в жизнь голым войти. Раздевай этот смрад.
Горел ты в огне? В тебе пошлость и гадость сгорела?
Снимай у порога, входи – возвращайся к нам, брат.

Все ждали тебя. Доложи: что ты видел и знаешь?
Что делают те, кто с тобою составил отряд?
Нашли вы любовь? В этом мире, как прежде, страдают?
Их можно спасти? Так быстрей возвращайся назад!

– Там море я видел – великое горькое море.
Там люди без глаз и с глазами, что пьют и снуют.
Так мало там счастья, которое чувствуют горем.
Так много там горьких законов, судов и минут.

Все наши пропали, исчезли, их съели, убили.
Я прятался долго, молчал, собирал компромат.
Насилье там правит. Везде. Очень много насилья.
Там сам ты не знаешь, кто брат. Растворился отряд.

Там страх, наливая, несут по домам и по душам,
И совесть голодная связана, с заткнутым ртом.
Там правят обман, равнодушье. В чести равнодушье.
Там плачут, когда к ним палач в духоте входит в дом.

Поют и мечтают порою, но лучше б молчали.
Там любят. Да, любят: себя, говорить и пытать.
Детей там немного, всё меньше и меньше рожают.
Всё больше копают в земле, ожидая наград.

Там все умирают в постелях, уставшие за день,
Глаза открывают, забыв и страданья, и боль,
И снова страдают, гордясь тем, что могут нагадить,
И верят, что это любовь, что не будет другой…

– Так что ж ты боялся сказать это громко и честно?
Был послан спасать, не молчать, и не будет наград.
Так, воина тело сжигай – стало многим известно.
Он станет поэтом теперь, и быстрее назад.

Ты за мною следишь, Ты меня не оставишь в покое.
Не положен мне отпуск и пенсий спасительный круг.
Ты протёр микроскоп – я распят, как на плотике в море.
Ты и суд, и любовь – мой заклятый и преданный друг.

Я всегда под прицелом и жёстких, и странных приказов.
Давит свет на меня, наполняет в пути паруса.
Добровольное рабство любви – нет надёжней спецназа.
Мне каштаны таскать из огня на Твои небеса.

Не страшны мне болезни – ничем никогда не болею,
Ни голодные звери, огонь, ни в горах камнепад.
А когда я умру наконец, ведь, как все, я старею,
В новом теле вернусь – я всегда возвращаюсь назад.

– Восславьте славных, дайте силу сильным!
– А может, слабым силу дать нужнее?
– Богатым стань, богач, будь мудрым, гений.
– Несправедливо так. – Но так вернее.

Желаю веры тем, кто верой мерит.
Любви желаю тем, кто любит страстно.
Пусть правда. Дай тому, кто правдой дышит.
Тот, кто не дышит, тот не ценит правду.

– Вот как мне быть теперь? Под звон капели
Во снах моих два ангела запели?
Всё смотрят мне в глаза, как что-то ищут.
Прошу их дать, но нет – не слышу истин.

– Так ты желай понять их. Ангел – сила,
Что Бог нам шлёт. Его знаменья святы.
Усилий просит жизнь – твоих усилий.
Ответ придёт, найдёт тебя когда-то.

– Не мне понять их, слаб я – просто нищий.
– Но подвиг твой так нужен силе высшей!
Ты только шаг, ты рот открой – усилья…
– А дальше? – Дальше ангел скажет. Слышишь?