Сергей Иванов - Философская загадка, или Палка о двух концах…

«У палки два начала или два конца?» —
Спросил мудрец, завидев мудреца.
Вопрос тот прост казался мудрецу,
Пока не отдал предпочтение он концу.

«Конечно же конец, ведь палка есть отрезок,
Она секирой с двух сторон усечена» —
Достоен был ответ, конкретен, ясен, резок.
Да, что тут возразишь, в нём истина видна!

Но всё ж один вопрос зудит противной мухой:
«Не правда ль, что концы исходят из начал?».
Склонил мудрец главу, прильнув устами к уху,
Хотел что-то сказать, но тут же замолчал.

Подумал, постоял, вздохнув промолвил фразу:
«Да, вряд ли два конца возникнут без начал,
Концов, как таковых, не видел я ни разу,
Имел начало тот, кто что-нибудь кончал».

«Ну значит ясно всё, вопрос был не корректный.
У палки есть начало и один конец».
«Да! Что тут говорить, ответ великолепный!
Не зря молва слывёт – ты истинный мудрец!

Тогда другой вопрос хочу задать с подвохом,
Скажи мне, не томи, дай правильный ответ:
С какой же стороны конец имеет посох,
Ну а с какой тогда конца в помине нет?»

Задумался мудрец: «А что ж считать началом?
Нет никаких примет, чтоб этот спор решить…».
Тогда собрали всех, и слово прозвучало,
Филолог подсказал, как надо дальше жить.

Развёл руками спор и приоткрыл завесу,
Снял с тайны пелену и истину прорёк:
«Ну что ж, друзья мои, да будет вам известно,
Что ключ от тайны сей, поистине далёк.

Сокрыт под грудой дней, за чередой столетий,
Прецессией эпох укрыт от глаз людских.
Хотя и на виду, но многим незаметен,
Он в корнях языков скрывается от них.

А в древнем языке имелся общий корень,
Который выражал их обоюдный смысл,
Но времени река развила их обоих,
Один началом стал, другой концом повис».

Закончен сей рассказ серьёзность в нём, иль шутка,
Никто не разберёт, пойми, мой друг, и ты.
В творении идей под властью Абсолюта
Любому мудрецу в избытке простоты.

Вот идёт человек
Не велик и не мал.
За короткий свой век
Много бед испытал.
Много счастья познал
За короткий свой век.
«Кто ты?», – я прокричал.
Он в ответ: «Человек…»

Люди любят: читать дневники чужие;
Чьи-то письма, написанные с надрывом;
Песни, поющиеся от души и,
Стихи, как небесная даль, голубые.

Люди знают: что дважды два-это четыре;
Что первым в космос полетел Гагарин;
Что правильно говорить не ширее, а шире,
И, что чертей рисуют всегда с рогами.

Люди думают: хорошо быть богатым;
Знаменитым быть, иметь всласть и славу;
Быть свободным, живым, от любви крылатым;
И друзей иметь несть числа ораву.

Люди верят: кто-то в Бога, а кто-то в карму;
Кто-то в высокие нравственные идеалы;
Верят в Аллаха, Иегову, Браму;
Ну а кто-то в себя, словно дети малые.

Люди…, люди такие наивные и смешные,
Или жестокие эгоисты,
Или родные, но совсем чужие,
Или, как солнце, на небе мглистом.

В калейдоскопе людских явлений,
Разнообразием поражённый,
Я наблюдаю, как некий Гений,
Смотрит на нас им самим рождённых.

Каждый день начинается чистым листом.
После сна возрождаясь, как Феникс из пепла,
Я черчу свою жизнь судьбоносным перстом,
По узорам ладоней сверяя отметки.

Жизнь летит непрерывно мгновением сверкнув.
Как от жаркого факела яркие искры,
Отделившись, вонзаясь во тьмы глубину,
Гаснут, словно лишённые мудрости мысли.

Факел жизни – источник живого огня,
Как комета несётся в просторах Вселенной,
Рассевая по свету тебя и меня,
Оставаясь вне времени – вечно нетленным!

Сердце болит за того, кого больше любишь.
Даже тогда, когда он вытирает ноги,
В душу плюёт, наблюдая, как ты горюешь,
Слёзы текут, только всё хорошо в итоге.
Страсть – всё же страсть, даже если к жене иль сыну.
Любишь безумно – готовься терпеть обиду.
Ложь с клеветой обернутся ударом в спину,
Глупо роптать или корить планиду,
В том, что другого ты ожидал удела,
Почестей, ласки, верной любви до гроба,
Страсть – всё же страсть, хоть и в обличье белом.
Вечен закон о Любви, как о свойстве Бога!

По законам я живу жизни бренной,
Всё забочусь о еде и здоровье,
Но в одной из сотен тысяч вселенных,
Можно вовсе пренебречь мною.

В суете мелькают дни, бегут годы,
Тёти-дяди, мать с отцом канут в Лету,
За заходами приходят восходы,
За закатами краснеют рассветы.

Так, однажды, я исчезну навечно,
Кто-то будет вспоминать ещё долго,
Воссияет жизнь звездой в Пути Млечном,
Ну а мне-то с того что толку?

Я ж не знаю как живут в небе звёзды,
В чём их смысл, да и в достатке ли счастья?
Но уверен, что когда будет поздно,
Захочу я на Земле повстречаться.

С теми близкими, о ком вспоминаю,
В час печали и в минуты веселья,
Когда грустно и тоскливо бывает,
И тогда, когда от счастья хмелею.

Я ко Господу приду в день воскресный,
Знаю точно он меня не оставит,
Разметает суету и болезни,
Всё как должно в моей жизни управит.

На челе у него печать,
За спиной сожжены мосты,
Он бы мог о любви кричать,
Но услышишь ли это ты?

У него из груди огонь,
На висках серебрится снег,
Он бы мог быть с любой другой,
Но к чему бесконечный бег.

Ты прочтёшь о его мольбах
Перед Господом за тебя,
Ты узнаешь о нём в стихах,
Перечитывая, любя.

Вы найдёте друг друга вновь
В книге жизни пробелов нет,
Между вами живёт любовь
Уже несколько тысяч лет.

Внимание! Камера! Мотор!
Запущен киноаппарат.
Стучит по клавишам тапёр.
Ликует зритель невпопад.

Волшебный мир, в немом кино,
Ожил чредой готовых сцен:
Вот кто-то вылетел в окно;
Кого-то взяли на прицел;
Закрыла грудью мать дитя,
Спасая от смертельных ран;
От злобы, бешеный, шутя,
Смывает кровь с руки тиран;
Душа душе глядит в глаза
Влюблённым взором юных лиц;
В подушку катится слеза,
Из мокрых, слипшихся ресниц;
С печалью смотрит в даль старик,
Отправив сына на войну;
С молитвой пишет Божий лик,
Монах, у злых страстей в плену.