Олег Малеев - ЖИВОЕ СЛОВО

Наконец вагон качнулся.
Чей-то голос задрожал:
«Ваня! Милый! Не волнуйся!
Я тебя там буду ждать!»

Мы минут пятнадцать после
Не могли в себя придти,
На себе ловили взгляды,
Что, мол, ясно – «новички»!

Наши силы постепенно,
Концентрируясь, росли —
Изо всех вагонов наши
потихонечку ползли.

Скоро рядом не осталось
Недоброжелателей.
Рюкзаки вдруг перестали
Раздражать собой людей.

Две гитары зазвенели.
Кто-то песню подхватил.
Через час уже все пели:
«Паровоз, вперёд лети!»

Ну а наша электричка
Нас, тем временем, везла
В те края, где отходила
После зимних стуж тайга.

Я не думаю, что сильно
Нас так не хватало в ней.
Но хотелось, почему-то,
Нам в неё попасть скорей.

Наконец электропоезд
С облегчением вздохнул,
Когда на одной из станций
Нас таёжный ветер «сдул».

Мы, построившись по росту,
Весело крича «Ура!»,
Лихо прыгали с откоса,
Дружно посходив с ума.

Одуревших от восторга,
Опьяневших от О-два,
Настороженно встречала
полусонная тайга.

С неподдельным интересом,
Разогнав остатки сна,
Нас медведи изучали,
Широко раскрыв глаза!

Да на них мы – ноль эмоций!
Только спины впереди
Перед потемневшим взором
Всё плыли. Плыли. Плыли.

Наша длинная ватага
По тропе куда-то шла.
Не теряя нас из виду,
В небе плыли два орла.

А тропа – всё выше, в гору,
Нескончаемо вилась.
И к заоблачной вершине
Нас гнала слепая страсть.

Языки на плечи вынув,
Сглотнув горькую слюну,
Кто-то крепко вспомнил маму…
Но, однако, не свою!

Глухо эхо повторило
Чей-то безысходный крик! —
Будто кто-то «кони кинул»
Или просто прыгнул вниз!

И вот где-то в поднебесье
Кто-то дико заорал:
«Я верхом сижу на пике!
Я вершину первым взял!»

«Аккуратней! Не свалитесь!
Шибко высоко лететь!» —
Чьё-то вежливое эхо
По горам пошло звенеть.

И, спустя всего лишь часик,
Подтянулись вроде все?!
Кто ползком! Кто на карачках!
Кто – на чьём-то рюкзаке!

И, немного отдышавшись,
Каждый вниз свой взор бросал.
И какой-то пот холодный
Его тут же прошибал!

Там внизу – макушки сосен!
Под ногами – облака!
И чего-то кружат, кружат
Два задумчивых орла!

Живописная картинка!
Тут уж нечего сказать.
Да уймитесь вы, коленки!
Сколько можно вам дрожать!

Мы давно уже все слезли
С тех заоблачных вершин.
Мы давно уже исчезли
В лабиринтах городских.

На Иркутском на вокзале,
Дав друг другу адреса,
Местом встречи выбрав скальник,
Над которым два орла!

Студента Васю – нашего зубрилу,
Народный суд сегодня осуждал.
«Подумать только, Васька – подсудимый!
Такой тихоня!» – кто-то прошептал.

Общага вся, где жил когда-то Вася,
Набилась в зал открытого суда.
А тот, готовый сгинуть в одночасье,
Не знал, куда деваться от стыда.

«Ты не робей!» – гремел громила Вова.
«Мы все с тобой» – пищала Настенька.
«Встать! Суд идёт!» – сродни раскату грома
Пророкотал басок секретаря.

Все поднялись, стеною встав за Васю.
А тот бедняга сразу побледнел.
Прощальным взглядом посмотрел на Настю.
Слеза блеснула на его лице.

А та глаза печально опустила.
«Знать не судьба!» – подумала она.
«Он кажется влюблён в меня! Мой милый!
Жаль этого не знала раньше я»

«Прошу садится!» – тот же самый голос
В настороженном зале прогремел.
И как косой невидимою кто-то
С плеча махнул по Васькиной стене.

Зал рухнул. Заскрипели стулья.
И Вова как-то смирно засопел.
А суд, в своей привычной процедуре,
Неторопливо дело завертел.

И для зевак, которые случайно,
Набились ранним утром в зал суда,
К исходу дня стал абсолютно ясен
Смысл Васькиного преступления.

В общаге той, в которой жил Василий,
О холодильниках старались не мечтать.
И сеточки различного калибра
Обречены на окнах зимовать.

Да на повадилась какая-то подлюга
Ночами эти сеточки срезать.
Он так и жил, бессовестный ворюга,
Да чему быть – того не миновать.

И как-то раз задел он лично Васю!
Он его сумку с мясом опростал,
Из-за которого Василий накануне
Здоровьем в гастрономе рисковал.

И тот, конечно, сильно огорчился,
Наутро сумки с мясом не найдя.
И в страшном гневе в мысли погрузился —
«Как наказать шкодливого вора?»

Недолго в муках Эдисон наш бился.
И вот с его злосчастного окна
Внушительная свесилась корзина,
Да вместо мяса – с гирей в два пуда.

Недолго ждать пришлось свершенья мести.
Корзинка та заметною была!
И в первую же ночь под воскресенье
Кого-то скорая с сиреной увезла.

Василия забрали в понедельник.
Вначале он не мог понять: «За что?»
Но в воронке тактично намекнули,
Мол, «кони двинул тот, кто лез в окно».

И вот она – скамья для подсудимых.
И прокурор с седою головой.
И Настины глаза с потёкшей тушью.
А по бокам – безжалостный конвой.

И, как в тумане, люди выплывают,
Чтобы ответить на вопрос судьи.
Обрывки фраз до Васи долетают —
Мол, «Вася скромный, тихий, вундеркинд!»

А бедный гений, красный, как малина,
Сосредоточенно рассматривает пол.
Он вдруг подумал: «Каково мамане,
Когда от сына из тюрьмы придёт письмо!?»

От этой мысли зябко стало Васе —
С мольбою взгляд он поднял на судью.
Но от сверкнувшей роговой оправы
Он лишь сильнее втиснулся в скамью.

Под вечер адвокату слово дали.
Подумал Вася: «Близится конец!»
И только оживленье в душном зале
Его вернуло к жизни, наконец.

Он попытался вслушаться в те речи,
В которых адвокат его горел.
А тот, войдя в азарт, расправив плечи,
Не речь толкал, а будто песню пел!

«Вы только вдумайтесь, сограждане, родные,
Кого сегодня судим и за что?!
Коперника мы судим, дорогие!
За то, что он вступил в борьбу со злом!

За то, что он, наш недозревший Ньютон
Закон земного тяготения
Как догму не хотел знать! Абсолютно!
Он лишь эксперименту доверял!